Владислав Бахревский - Ярополк

– Мой дорогой дядя! – возразил Калокир. – Мы все будем молить Господа, чтоб тяжелые воспоминания оставили тебя… Государь, радуя народ, устраивает теперь великие игрища. Я приглашаю тебя и… некоего Александра завтра на ипподром. То, что готовит Никифор, – грандиозно.

– Колесницы! Кони! Возничие! – Дука Константин улыбнулся. – А возгласы партий?! Я всегда был красным.

– А я – белый, – сказал Калокир заносчиво.

– Я, увы, не бывала на ипподроме, – потупилась Александра, – но мой цвет – зеленый.

Отец приятельски подмигнул дочери: это была их давняя тайна. Александра хаживала на ипподром. Правда, в окружении многих слуг, одетая юношей.

– Бедный Мануил всегда стоял за голубого возничего, – помянул погибшего командира дука. – Возничих почитал за посланцев Небес. Дарил огромные деньги за победы.

– Может быть, и нашему семейству стоило бы увековечить героя ипподрома? – предложил Калокир.

– Поставим статую из золота? Для того чтобы показать Никифору нищету его духа? Он ведь духом не эллин. Ему бы и впрямь черную рясу носить. Но ведь не простит золота возничему!

– Юстиниан терпел! Возничему Уранию была поставлена статуя как раз из чистого золота! – воскликнул Калокир.

– Да… Уранию из золота, а василевсам – из бронзы, Азастасию – подавно из железа. – Дука усмехнулся. – Ромеи – это ромеи. Их приговор на века… Нет, племянник, не станем тратить достояние на пустое. Лучше дом построить для солдат, потерявших в походах здоровье… А на ипподром я вместе с неким Александром съезжу. Тем более что обещают грандиозное.

Баян пробудился от жара: кирпичи жгли, пахло хлебом, горячим тестом и – морем. Баян отодвинулся от печи.

В сердце было сухо и пусто: даже сна не приснилось о родной стороне.

Подумал о ромеях: почитают себя самыми умными, а доброй печки не умеют сложить. Всю зиму от холода трясутся.

Зима, впрочем, уже миновала, но весенние ночи – сквозняк и сырость. Пожалуй, еще похуже зимы.

Баян выбрался из своего уголка. Его увидел пекарь, пустивший вчера обогреться. Улыбнулся:

– Сны видел?

– Не видел.

– Хлеб нынче румяный, на тебя похож. Вот тебе монеты. Сбегай на Босфор, купи у рыбаков рыбы.

Улицы были еще сумрачные, не проснувшиеся. Рыбаки жарили рыбу прямо на лодках, на огромных жаровнях.

Когда Баян вернулся, у пекарни уже толпились дети бедноты. Пекарня готовила хлеб из муки самого грубого помола. Часть этого бедняцкого хлеба пропекали еще раз, превращая почти в сухари – для солдат в их походной жизни, для дальних монастырей…

Дети стояли в нерешительности. Они принесли самые дешевые монетки, но хлеб снова вздорожал. Пекарям приходилось покупать муку из житниц куролапата Льва Фоки. Видя, что год засушливый и урожай будет самый жалкий, куролапат заранее скупил запасы зерна и муки и теперь богател, заставляя платить богатых и бедных шестикратную цену.

Пекарь увидел Баяна, взял у него рыбу, а детям сказал:

– На ваши деньги я могу отпустить малую толику хлеба… Но у хлеба, слава Богу, есть припек, и я дам каждому из вас по ломтю. Немного, но голод утолить хватит.

К пекарне подошли солдаты.

– Стойте! – приказали они детям, стали выводить каждого к печи, на свет, и внимательно рассматривать.

Баян успел проскользнуть за хлебы, приготовленные для двора патриарха. Святейший Полиевкт брал для себя и служителей своего патриаршего дома самый дешевый, подражая в этом праведном деле монофизиту Северу, который сместил Александрийского патриарха за неумеренность в жизни и за изощренное чревоугодие.

– Что-то ты нынче скупо кормишь! – сказали солдаты пекарю, не найдя того, кто им был нужен.

– Каков василевс, таковы и гулы в животе, – дерзко ответил пекарь. – Пусть дети перейдут улицу и попросят хлеба у моего соседа. Он вдесятеро богаче меня, печет самый лучший хлеб.

– А ну, кыш! – погнали солдаты детей к богатому пекарю. – Поглядим, прав ли ты, бедняцкий да солдатский хлебопек.

– А кого вы ищите? – спросил тот.

– Славянина. Певчего… Его кормили лучшим хлебом, а вот – сбежал.

На другой стороне улицы раздались веселые крики. Дети бежали россыпью, а за ними с метлами гнались служители богатой пекарни.

– Видели? – спросил бедняцкий хлебопек.

– Видели, – сказали солдаты, купили хлеба, посокрушались дороговизне и ушли.

Баян выбрался из укрытия. Пекарь посмотрел на него серьезно и спокойно. Дал целый хлеб из монастырского.

Надо было уходить, но Баян увидел, что подъехали на осликах продавцы дров. Подождал, пока они сгрузят хворост, и ушел с ними.

Продавцы дров везли свой все еще очень нужный товар на Босфор, в дом какого-то патрикия… Одна повозка была нагружена углем из дорогих пород дерева для жаровен.

Дворецкий показал взглядом на Баяна, чтобы он, чистый, в нарядном платье, занес корзину во внутренние покои.

Владелец дома, человек в летах, был в шубе из черно-бурых лисиц, накинутой на плечи, укрыт пологом из голубых песцов. Сидел на ложе из кости слона, с ободками из чистого золота, в руке он держал перо, кончик которого покусывал.

Баян зашумел углями, пересыпая в серебряные тазы, стоявшие возле двух жаровен.

– Тише! – зло зашипел комнатный слуга. – Господин сочиняет послание.

Патрикий вскинул глаза на Баяна и тотчас ушел мыслями в себя, провел левой рукой, длиннопалой, ослепительно белой, по мраморному своему челу и снова посмотрел на Баяна, но уже глазами, в которых был вопрос и какое-то воспоминание…

Торговец дровами остался доволен платой и дал своему нечаянному помощнику монетку за труды. Баян оглянулся, заметил движение среди дворни и кинулся бегом обратно в город.

Ему снова повезло. По дороге двигалась толпа людей. Люди были сердитые. Они шли на центральную площадь выразить недовольство дороговизной хлеба.

И снова Баян очутился на колоннадной улице. Здесь толпа сливалась с другой толпой, и все устремились на площадь к Большому дворцу. Баян не пошел. В толпе много соглядатаев, могут схватить, а ему надо было, изловчась, увидеть солдат из охраны василевса, варягов, славян. Эти не выдадут, отведут к отцу.

Ведь именно его товарищи увидели Баяна в храме Софии и на другой день привели отца и спросили:

– Что это за чудо, Знич? Это же второй ты!

Славяне называли друг друга старыми языческими именами, хотя все они были крещены по настоянию василевса и получили заступников на Небесах. Отцу досталось имя не такое звонкое, как прежде, но тоже выразительное: Уриил, что означает «свет Божий». Уриил был велик у Бога, архангел.

…Баян, набравшись духу, перебежал к лавке с книгами. Место шумное. Сюда приходили поспорить и послушать не только любители книг, но и сочинители и философы.