Наталья Павлищева - Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом

Усмешка Тимрея превратилась в оскал. Сотник понял, что перестарался, поспешил исправить ошибку, добавил:

— Тебе, небось, свои уж надоели. Вот и менялись бы с князем… А девок и я тебе пришлю, коли любы. Красавиц на Руси много.

По краю пропасти ходил. Нельзя сказать, чтобы взгляд князя смягчился, но хоть не стал указывать вскинутой рукой, чтоб схватили и жизни лишили, и то ладно. Уезжал Стислав с тяжелой душой. Тимрей князь жестокий, как бы Варяжку не поплатиться за такое своеволие в словах сотника.

До кривой балки доехали споро и спокойно, печенегов сзади не видно. Стислав довольно кивнул — Варяжко верно рассчитал, от Тимрея до Ингульца ровно один день пути, встали словно на привал, выставили посты. Но ни ночью, ни следующим утром Варяжко их не догнал. Сотник задумался, что теперь делать. Уходить дальше на Русь, бросив опального милостника одного, нечестно, сам же позвал. Но и оставаться в балке на день опасно: вряд ли печенеги за ними не проследили, заподозрят что нехорошее, снова нападут. К Стиславу подошел дружинник Изок:

— Стислав, там, в балке, степняк ползком ползет, разведчик, видно.

Сотник кивнул:

— Разведывает. Пора сбираться. Вели седлать, только не торопясь. И степняка пока не трогай.

Изок не глуп, догадался:

— Мы ждем кого-то?

Стислав лишь посмотрел долгим взглядом, не отвечая. Дружинник кивнул:

— Понял. Не станем торопиться.

Они не просто не торопились, Изок вдруг куда отправился еще с тремя. Стислав закричал вдогонку:

— Стой! Куда?!

Изок обернулся, крикнул:

— Мы в весь, тут недалече, скоро вернемся, подождите нас!

Стислав понял его находку — сотня вынуждена ждать неуемного дружинника. В другое время и часа сидеть не стал бы, но тут вдруг приказал расседлывать коней и ждать. Знать бы им обоим, чем это обернется…

Варяжко примчался только к вечеру, с ним были еще трое. К тому времени Стислав уже забыл о степняке-разведчике, а зря. Изок только что вернулся и тихо разговаривал с сотником, выясняя, что теперь делать. Увидев наконец Варяжко с его сопровождающими, Стислав облегченно вздохнул.

— Пора! Гасите костры, едем!

Дружинники приказу сотника подивились, но подчинились, ехать так ехать. Варяжко и спешиваться не стал, ждал в седле, пока остальные соберутся. Стислав подошел к нему, приветствуя.

— Что так долго? Уж чуть не уехали сами… — Сотник, пока не на лошади, наблюдал за тем, как гасят костры. Оставался последний, возле которого он стоял. Никто сразу даже не понял, что произошло, за шумом сборов не все расслышали теньканье тугой тетивы и свист стрелы. Стислав вдруг начал валиться в костер. Из его шеи торчала стрела с черным оперением. Печенег!

Варяжко слетел из седла и бросился к Стиславу, а Изок наоборот метнулся в кусты за стрелявшим. Он настиг степняка уже в конце балки, тот оскалился, поджидая русича с обнаженным мечом. Это был тот самый печенег, с которым сначала бился Негош. Выследил! Изок тоже обнажил меч. Уже понимая, что Стиславу с пробитым горлом не выжить, он был готов порвать степняка голыми руками. Бой оказался коротким, разъяренный Изок выбил оружие из рук врага, даже не заметив, что тот держит его в левой руке. Убивать не стал, но скрутил так, что тот захрипел смертным хрипом, потащил к костру. Бросив степняка под ноги товарищей, он опустился на колено перед сотником:

— Стислав, я поймал его… Отомщу.

Но тот смотрел на дружинников остановившимися глазами. Стало ясно, что Стислав уже ничего не слышит. Печенега даже казнить не пришлось: его за любимого сотника просто затоптали.

В балке остановились еще на день. К вечеру был готов большой погребальный костер, на который подняли Стислава.

А потом они бились. Бились меж собой во славу погибшего наставника и друга. Бились, бросив щиты и раздевшись по пояс. В руках у каждого по два меча. Перед огромным костром, зажженным на кургане Стислава. На фоне черного неба рвался вверх огромный столб пламени, а меж его языками видны блестящие, разгоряченные боем тела и сверкающие, похожие в движении на Перуновы стрелы клинки. В треск пламени врывался звон металла и топот ног. Когда начался этот бой, больше похожий на магическое действо, остальные затихли. Многодневные тренировки сделали свое дело, дружинники умудрялись опередить движение клинка всего на долю мгновения, казалось, еще миг и кто-то из них будет просто порублен надвое! Весь бой походил на дикую безудержную пляску.

Когда все закончилось, не участвующие в бое дружинники продолжали стоять молча, теперь уже просто опустив головы. Изок преклонил колено перед курганом, опустил меч к земле:

— Прими, Стислав, последний бой. Посмотри, чему научил ты нас, сотник.

Ему на плечо легла рука Негоша:

— Теперь ты наш сотник. Бери сотню под себя.

Оглянулся на остальных. Дружинники согласно закричали:

— Добро! Изок пусть сотником будет!

Изок склонил голову теперь уже перед сотней, поднял свой меч над головой:

— Благодарю. Клянусь, пока свет стоит, земля лежит, а вода течет, не посрамить памяти Стислава! Клянусь править сотней справедливо! Прими мою клятву, Перун. Прими мою клятву, Стислав! Примите мою клятву, друзья.

Дружинник взревели:

— Принимаем! Веди нас, Изок!

Печенега бросили в степи, но, когда уже снова собрались уезжать, Варяжко с легким укором кивнул на останки разорванного степняка:

— Закопать бы… Негоже вот так оставлять, душа, не успокоившись, всем без разбора мстить начнет.

Изок поморщился, уж очень не хотелось даже вспоминать о проклятом печенеге. Но Варяжко был прав, оставлять любого человека непогребенным не следует, душа действительно будет мстить любому, оказавшемуся рядом. Пришлось распорядиться все же зарыть печенега. Постарались поглубже, нечего проклятому на земле просто так лежать!

Вятичи снова заратились: весной от них повоза не пришло. Волчий Хвост выговаривал князю, что, мол, зря поверил, видно же было, что старейшины крутят, не собираясь ничего давать. Эти вятичи всегда себе на уме были, их сколько ни прижимай — все одно: стоит уйти, тут же делают по-своему.

Владимир смотрел на воеводу, смеясь:

— А ты на что? Неужто тебе объяснять такой пустяк: как с непокорными справляются?

Воевода горячился:

— Я так справлюсь, что долго помнить будут, правнукам своим закажут против Киева вставать! Хотя никому они не завещают!

— Почему?

— Да потому, что завещать будет некому! Дай мне волю, я и без тебя разберусь, ты у нас слишком жалостливый, князь.

Но Владимир по весне отправился на вятичей сам. Уничтожать всех, как обещал, конечно, не стал, но наученный их хитростями, заставил клясться по роте, что дань будут поставлять ему исправно. Как старейшины ни крутились, но лучше уж дань давать, чем порубленными быть. Они надеялись на поддержку радимичей, да те что-то затишились, не стали против Киева выступать.