Сергей Юрченко - Скопец, сын Неба

- Я подумаю над твоим предложением, друг.

Иуда устало опускается на землю и уже спокойно добавляет:

- Впрочем, я с первой нашей встречи знал, что ты не из тех, кто хочет умереть в своей постели.

По мере успокоения Иоанн начинает понимать, что чудом избежал смерти. Он пытается вспомнить, храбро ли он держался перед своими палачами, и ему кажется, что храбро.

- Зачем они так, учитель? - горько спрашивает он. - Ведь мы с добрым к ним пришли.

- Не давай святыни псам и не бросай жемчуг свой свиньям. Молчи, Иоанн, как молчат камни. Только молчание защищает нас от осквернения. Говоришь слово и предаешь себя на поругание. Молчание, только молчание! Этот мир полон шума. В нем все говорят. Как будто им есть, что сказать. А в Царстве Небесном, мой мальчик, стоит великая тишина.

Иоанн садится и утирает слезы обиды. Возлюбленный учитель находит для него чудные слова утешения. Иисус обнимает его и по-отечески треплет.

- Ну, кто же твой ближний, Иоанн? - смеется он. - Набожный фарисей, побивающий тебя камнями, или грешный мытарь, принимающий тебя в своем доме, как дорогого гостя?

- Мытарь.

- Вот и я так думаю. Один грешник дороже девяносто девяти праведников. Эти праведники невыносимы. Уж очень они любят себя. А возлюбивший душу свою мертв для Неба.

- Да, учитель.

Иисус печально улыбается юноше. Ему легко утешить Иоанна, но он не может найти утешения себе. Иоанн чувствует это. Рана Иисуса глубже, чем его собственная, и она никогда не заживает. По дороге к дому Матфея Иисус вдруг начинает цитировать израильские летописи:

- И воцарился Бела, и умер Бела. И воцарился Иовав, и умер Иовав. И воцарился Хушам, и умер Хушам. И воцарился Гадад, и умер Гадад. И воцарился Самла, и умер Самла. И воцарился Саул, и умер Саул. И нет конца этой истории. Что было, то и будет. Что делалось, то и делается. И нет ничего нового под солнцем. – А затем печально добавляет:

- В моей крови текут тысячелетия! Я устал быть человеком.

Иоанн заглядывает в потухшее лицо учителя и откладывает свои вопросы на потом. Почему Иисус больше Моисея? Почему ему тысячи лет? Кто же он, Иисус из Назарета, который устал быть человеком?

Матфей встречает их на дворе таможни с водой и полотенцем. Он накрыл стол на ложе под акацией в предвкушении интересного воспитательного застолья. Но скоро понимает, что вчерашняя трапеза не повторится. По лицам своих гостей он догадывается, что в Капернауме что-то произошло. Иоанн подтверждает его догадки. “Учителя и меня фарисеи хотели побить камнями”, - с гордостью сообщает он. Матфей сочувственно смотрит на них. Ему тоже достаются оскорбления от горожан, но убить его не пробовали. Впрочем, он понимает, что дело не в этом. Иисус решает для себя что-то глубоко личное. Об этом личном лучше всех догадывается Иуда, но он тоже молчит.

Иисус не притрагивается к еде, и Матфей понимает, что его хлебосольство сейчас неуместно.

Иисус мрачно смотрит в сторону города.

- Горе Капернауму! Горе Назарету! Горе всем галилейским городам. Я хочу покинуть эту мертвую землю. Стряхнуть ее прах со своих ног и забыть ее навсегда. Лучше жить среди чудовищ. Лучше иметь дело со зверями, чем быть пророком у этих людей.

- Куда же ты пойдешь? - спрашивает Иуда.

- Куда угодно. В Финикию…

- Смотреть на храмы Баала и Астарты? - с хмурой иронией произносит он.

- Я их уже видел, - устало отвечает Иисус. - Но они хотя бы честны. Они служат наживе и поклоняются похоти. Их боги откровенны и бесстыдны в своем человеческом. Наши лицемеры занимаются тем же, но никогда не признаются в этом. Делает ли святыня людей лучше? Сомневаюсь. Но она точно делает их двуличными. Святыня не меняет человеческой сути. Она лишь развязывает человеку руки. Теперь у него есть святыня, и он многое может себе позволить. Видеть соринку в чужом глазу и не замечать бревна в собственном глазу. Я не знаю, Иуда, куда идти. Звери имеют норы, а мне нет места на земле.

С этого дня Иисус словно впал в немоту. Он уклоняется от всех разговоров, будто ответить ему так же трудно, как зашагать по Галилейскому озеру. Он много сидит в своей комнате, либо уходит за таможню на холм и там часами смотрит на воду, спиной к городу. В своем алом плаще на вершине он виден всем издали: горожанам, рыбакам, купцам, как некая достопримечательность Капернаума, но к нему никто не приближается. Он не ходит в город, и город не ходит к нему.

В доме Матфея устанавливается какая-то траурная атмосфера, словно здесь недавно кто-то умер и всякое веселье неприлично. Но караваны продолжают идти, и хозяин дома их принимает и пропускает по-прежнему. По вечерам в тихих разговорах Матфей рассказывает Иуде:

- На таможне замечаешь странные вещи. Например, сегодня из Финикии везут в Иудею оливковое масло. А завтра точно такой же груз везут из Иудеи в Финикию. Обе стороны несут убытки. Торговцам следует знать больше о делах друг друга. Мне-то такое на руку: больше пошлин соберу, а им убытки.

Чтобы чем-то занять себя, Иуда берется помочь мытарю разобрать его отчетные бумаги. В скором времени к восхищению Матфея он приводит их в полный порядок. Ворох свитков и дощечек превращается в картотеку. Собственная документация предстает перед Матфеем в ясном виде.

- Вы знаете в этом толк, - с почтением признает он.

Иуда лишь кивает головой.

Только Иоанн ходит все дни неприкаянный. Он пробует читать книги мытаря. Но эллинская культура мысли ему чужда. Философские диалоги его утомляют. Эти люди используют язык иначе, чем пророки. Они не выражают через них чувства, они ищут скрытый смысл в самих словах. Геродот кажется ему интереснее. Но и его он скоро бросает. Что ему за дело до персидских царей? Рядом с ним возлюбленный учитель, но он даже не смотрит в сторону Иоанна, его ласковая улыбка сменилась горьким выражением лица. Юноша чувствует себя виноватым.

- Учитель, ты сердишься на меня? - не выдерживает он.

- Нет, Иоанн, - коротко отвечает Иисус.

- Тогда почему ты со мной не говоришь?

- Время говорить, и время молчать. Всему свое время.

Вот и весь разговор. И опять Иоанн бродит по дому как призрак. А потом отправляется на озеро. Он ходит по берегу, кидает камешки в воду и смотрит, как отчаливают и причаливают лодки. Рыбаки привыкают к его присутствию и вскоре уже кивают ему как знакомому.

Однажды к пристани подходит лодка, груженная большим уловом.

- Эй, парень, - кричат ему, - помоги.

Иоанн бросается на помощь.

Когда вся рыба оказывается перегружена в большие ивовые короба и Иоанн хочет уйти, один из рыбаков его задерживает:

- Подожди.

Он срывает с ближайшей ивы прут, очищает его от кожуры и насаживает на него через жабры несколько крупных рыб. Концы прута он связывает кожурой и протягивает Иоанну.