Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Каждый год флот империи выходил в Эгейское море, чтобы собирать дань, двигаясь от острова к острову. Когда на Хиосе замечали турецкие паруса, «в крепости ударяли в колокол, дабы известить правителей, а затем навстречу флоту в больших лодках отправлялась делегация жителей острова: все посланники были одеты по-старинному, в богатые длинные одежды из темно-красного бархата. Крепость салютовала адмиралу выстрелом из пушки, после чего корабли салютовали крепости». В 1566 году, однако, флот, которым командовал Пиале-паша, старый друг хиосцев, встал на якорь не в гавани, а у входа в нее. Правители острова принялись встревоженно обсуждать, что бы могло означать такое отклонение от привычной процедуры, и тут Пиале-паша прислал им распоряжение явиться на его флагман. Там османский адмирал объявил верхушке «Магоны», что жители Хиоса навлекли на себя гнев султана, ибо они рассылают повсюду шпионов, укрывают беглых рабов, дают приют итальянским пиратам и не платят дань. Старейшины ответили, что все это — злокозненные наветы их врагов: так называемые шпионы на самом деле — обычные купцы, «ибо невозможно нашему городу выжить без торговли», а задержки с выплатой дани вызваны тем, что турки придерживаются лунного календаря, в то время как они, хиосцы, — солнечного.

Тем временем жители города высыпали на улицы и обменивались друг с другом неутешительными прогнозами. Ответ Пиале-паши был заглушен рыданиями и мольбами о помощи, несшимися с берега, так что ему пришлось повторить: он не испытывает никакого удовольствия от того, что ему предстоит сделать, но таков приказ, и «одному Всевышнему ведомо, как тяжело у меня на сердце и как мне жаль вас всех». Оккупация острова прошла в строгом соответствии с планом. На берег было высажено десять тысяч солдат со спрятанными под одеждой саблями, поскольку для поддержания спокойствия среди горожан было объявлено, что турки высаживаются лишь для того, чтобы купить ткань на обмундирование и паруса, как то бывало каждый год. Командиры получили приказ не допускать причинения какого бы то ни было вреда жителям острова и заверить хиосцев в том, что им нечего бояться, ибо наказание ждет только тех, кто осмелился не повиноваться султану.

Пехота заняла крепость, не встретив сопротивления. Все боеприпасы и склады были конфискованы, а вместо знамени с изображением святого Георгия был поднят турецкий флаг. Затем на берег сошел сам Пиале-паша в белых парчовых одеждах и проехал на коне по городу, по пути распорядившись посадить на кол, в назидание прочим, двух солдат, обидевших мирных горожан. Ночь адмирал провел в городе, улицы которого патрулировали его войска.

На следующий день Пиале-паша приказал уничтожить идолов в церквях, из которых две самые лучшие превратить в мечети, хотя католическому епископу и был оставлен его собор. Было арестовано пять сотен человек, не являющихся постоянными жителями Хиоса, в том числе множество рыцарей Мальтийского ордена и несколько знатных людей из Неаполя и Мессины. Их погрузили на турецкие галеры, чтобы потом продать или получить за них выкуп. Тем временем адмирал снова принял перепуганных управляющих «Магоны». Велев им сесть, он сел и сам, после чего совершил любопытную и, вероятно, весьма древнюю церемонию, знаменующую передачу власти от генуэзцев османам. Держа в одной руке лук, а в другой — три стрелы, он сказал, что желает знать, подчиняются ли его собеседники воле султана. Те ответили, что всегда были рабами султана и что его приказы останутся написанными на их лбах. Пиале-паша повторил этот ответ на свой вопрос, после чего вся процедура была повторена еще дважды. Наконец Пиале-паша встал, отдал лук и стрелы своему оруженосцу и спокойно обратился к присутствующим: «До того как получить приказ, я ни о чем не догадывался. У меня не было времени привести аргументы против — мне оставалось лишь подавить свои чувства и отправиться выполнять приказ. Я выполнил его самым мягким образом, какой только был возможен, и клянусь головой моего повелителя и саблей, которая висит у меня на поясе, что я действовал далеко не так строго, как мне было предписано. Так что не падайте духом и знайте, что я обязательно сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить вашу участь».

Генуэзцам сохранили жизнь, однако управляющие «Магоны» были сосланы в Кафу, бывшую генуэзскую колонию на Черном море, а рыбешке помельче пришлось, чтобы заплатить за себя выкуп, продавать свои дома по дешевке. Так наследственная недвижимость перешла в руки турок, в которых и оставалась до 1912 года, когда Хиос оккупировала греческая армия. В крепости был размещен гарнизон из всего лишь семи сотен солдат: остров находился достаточно близко к побережью Малой Азии, чтобы можно было быстро перебросить подкрепление, если Генуя или, что было возможно, испанский король попытаются нанести ответный удар. Через два месяца, оставив на Хиосе полноценную османскую администрацию во главе с привезенным из Стамбула венгерским ренегатом, [28] Вскоре после этих событий один монах-доминиканец пустил оказавшийся весьма стойким слух о том, что турки поручили управление островом двум неграмотным крестьянам. Однако этот монах — весьма ненадежный источник. Позже он объявил себя Палеологом и в конце концов был казнен в Риме инквизицией. адмирал отплыл в сторону Наксоса, который также оккупировал.

Слова о дружбе, произнесенные Пиале-пашой, были, похоже, совершенно искренними — точно так же, как совершенно справедливыми были обвинения, которые ему было поручено предъявить «Магоне». Хиосцы были виновны, а он спас им жизнь. Однако уже в октябре 1566 года лучшие граждане Хиоса, итальянцы и греки, как ни в чем не бывало отправили в Константинополь посольство — разведать, нельзя ли как-нибудь выторговать возвращение независимости. Они рассчитывали на помощь французского посла, который считал себя защитником интересов всех католиков на территории империи, так что посольство возглавил монсеньор Тимотео Джустиниани, католический епископ Хиоса. Сначала они обратились к Пиале-паше, который отнесся к затее одобрительно и пообещал замолвить за них словечко в диване за вознаграждение в двадцать пять тысяч дукатов. Однако великий визирь, враг Пиале-паши, сразу же наложил вето на его предложение. «О боже, как бы мне хотелось, чтобы мы никогда не обращались к Пиале-паше!» — писал один из членов посольства; однако адмирал весьма благородно предложил хиосцам действовать напрямую, отказавшись от вознаграждения. И после крайне непростых переговоров им удалось получить пусть и не независимость, но, во всяком случае, ряд привилегий, «которые не следовало недооценивать», поскольку они равнялись торговым привилегиям, дарованным французам.