Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Османы были вынуждены признавать полномочия примерно тридцати племенных вождей в горных районах Курдистана и Армении. Относительной независимостью пользовались вожди Северной Албании. Племена юрюков, кочевавшие по Анатолии, вступали (или не вступали) в контакт с властями по собственному желанию. Некоторые из них придерживались шиизма, другие — суннизма, и зачастую было невозможно отличить одних от других. Они разговаривали на разнообразных диалектах турецкого языка и отличали друг друга по своим стадам (у одних, скажем, белые овцы, у других — черные козы) или по месту предполагаемого происхождения. За их передвижениями пристально следили, и если племя нарушало правило, запрещавшее задерживаться на одном месте более трех дней или наносило ущерб имуществу оседлых жителей, в дело немедленно вступали особые карательные отряды.

Юрюки жили кланами и женились на одноплеменницах, если только им не случалось украсть девушку из соседнего племени. (Кража невест практиковалась полукочевниками по всей Анатолии, тогда как среди оседлого населения она, как правило, была традиционной театрализованной частью брачного ритуала. У крымских татар был следующий обычай: родственники и подружки невесты преследовали отряд жениха до самого его шатра, после чего подружки начинали умолять ее не слезать с коня, а родственники жениха — наоборот, слезть и раздать всем подарки.) Бродячим ремесленникам, которые лудили посуду и делали всякий мелкий ремонт, платили вскладчину маслом и сыром. У каждой замужней женщины был свой собственный шатер, где она пряла, вязала и сбивала масло; она могла также ухаживать за верблюдами или козами, собирать дрова и носить воду и при этом никогда не закрывала лицо.

Маршруты юрюков были отмечены могилами их предков, располагавшимися обычно под каким-нибудь святым деревом; когда они проходили мимо, то бросали на могилу по нескольку камней или привязывали к ветвям тряпочки и деревянные ложки.

Цыгане, другой бродячий народ, были известны тем, что учили медведей танцевать, предсказывали судьбу, готовили магические зелья, пели на свадьбах, работали по металлу и торговали лошадьми; суровые обычаи их собратьев по кочевой жизни, похоже, не производили на них особого впечатления. О них весьма мало что было известно, повсюду их презирали, но посадить цыгана в тюрьму мог только в высшей степени жестокий человек.

Влахи, балканские пастухи, передвигавшиеся с места на место пешком, разбивавшие шатры из козьей шерсти под полуденным солнцем и говорившие на латинском диалекте (что породило романтическую теорию о том, что они — потомки заблудившихся легионеров Траяна), были православными христианами. Османы, бывало, нанимали их охранять горные перевалы и следить за передвижениями противника; однако влахи то и дело переходили с одной стороны на другую, а к границе относились с величайшим презрением. Слово «влах» означает «чужак». Эти мрачные люди в домотканых дождевых плащах бродили вместе со своими косматыми мастифами по холмам, от одного селения к другому, всюду что-нибудь покупая и продавая, так что греки говорили, что пять влахов — это уже рынок. Те же греки посмеивались над ними за их упрямую сухопутность — слово «влах» в греческом стало обозначать человека, который никогда не видел моря. На балканских горных хребтах обитало множество разновидностей влахов: хромые влахи, черные влахи, албанские влахи, арумыны, саракацаны, забирающиеся далеко в Анатолию; некоторые из них утверждали, что они вовсе не влахи, другие же, напротив, притворялись влахами; третьи, о которых даже в сороковые годы XX века мало что было известно, кочевали со своими стадами и по Балканам, и по Анатолии и говорили, похоже, на древнегреческом языке, не претерпевшем изменений со времен Христа; четвертые считались самым грязным народом на свете. В конце XIX века Элиот писал об одном влахе, который построил себе летнюю резиденцию в холмах и оказался таким домовитым хозяином, что однажды починил разбитое окно, купив новое стекло, вместо того чтобы заделать пробоину куском оберточной бумаги, — «случай, насколько можно судить, беспрецедентный для Леванта».

Слава людей воинственных и жестоких была кочевникам на руку — легче было сопротивляться сборщикам налогов. На боязливых горожан они производили завораживающее впечатление. Когда вождь бедуинского племени разбил лагерь под стенами Дамаска, рассказывает один английский торговец, к нему устремилось множество посетителей. Некоторые даже просили пустить их переночевать в шатре. Один житель Дамаска приготовил для вождя горячий пирог с мясом. «Когда вождь увидел, как из разрезанного пирога пошел пар, он отшатнулся, ибо решил, что это какая-то машина, с помощью которой его хотят убить, и что после дыма покажется и огонь». Однако затем он согласился попробовать угощение, остался весьма доволен и говорил, что это лучшее блюдо, какое ему когда-либо случалось есть.

Османы всегда интересовались эффективными формами самоуправления. Они включили в состав собственного законодательства саксонские законы о рудном деле, унаследованные ими вместе с балканскими рудниками, и превратили сербских войнуков в военную организацию на своей службе. «Турки испытывают глубокое уважение к обычаям других народов, — полагал Бусбек, — даже если они идут вразрез с их религиозными убеждениями».

Власти империи считали необходимым, чтобы каждый подданный принадлежал к некой управляемой группе людей, будь то свита какого-нибудь могущественного человека, или один из ремесленных цехов, которые регулировали качество и стоимость изделий, производимых их членами, предписывали им, где жить, но оказывали поддержку в тяжелые времена, или полк, или религиозное братство, или хотя бы просто деревня, за которую отвечает старейшина. Отношения внутри мусульманской общины регулировал Коран — документ столь же юридический, сколь и религиозный; и хотя долгом султана было следить за тем, чтобы исламский закон оказывался выше в любом споре между мусульманами и неверными, считалось само собой разумеющимся, что у христиан и иудеев тоже должны быть свои законы. Каждый в зависимости от своей веры принадлежал к тому или иному миллету, и до тех пор, пока миллет не вступал в конфликт с исламской организацией общества, платил налоги и вел себя мирно, его верхушке предоставлялась свобода в управлении своими единоверцами.

Власти старались сделать систему миллетов как можно более простой. До османского завоевания греческая церковь признавала несколько других православных церквей, однако Мехмед II уничтожил их независимость и подчинил всех православных христиан вселенскому патриарху Константинопольскому, которому предоставил три бунчука и широкие полномочия, как церковные, так и светские, в деле управления своей паствой. Вскоре после этого оформился еврейский миллет. Григорианскому патриарху было поручено управлять не только армянским населением империи, но и всеми теми, кто не вписывался в рамки ни одного миллета: цыганами, ассирийцами, монофизитами Сирии и Египта, болгарскими богумилами. Армянский миллет оказался весьма полезным с этой точки зрения: позже в него включили ливанских маронитов, признающих духовную власть римского папы, католиков Венгрии, Хорватии и Северной Албании, а также армян-униатов Киликии и Палестины.