Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

На обратном пути в Стамбул Барбаросса опустошил побережье Италии. На восьмидесяти галерах его флота находилось шесть тысяч янычар и тысяча сипахи, а также некоторое количество французских офицеров и доктор-англичанин по имени Албан Хилл. Первой задачей Барбароссы было помочь французам взять Ниццу; эта операция внушила ему презрение к французским морякам. Высадка на Эльбе не встретила сопротивления. Взятие Орбетелло стоило жизни пятерым туркам, в плен было захвачено 140 человек. В Джилио погибло тридцать турок; нотабли города были казнены, в цепи заковано 632 пленника. Иския — 2040 пленных, город разорен. Липари оказался твердым орешком, на него ушло почти две недели, осаждавшие потеряли 343 человека, однако дело того стоило: 10 тысяч пленников. Ограбив город подчистую, турки сожгли его, а у местных стариков вырезали желчные камни и сделали из них амулеты. В Реджио Барбаросса принимал выкуп за пленников. Затем флот зашел в венецианский порт Занте, чтобы пополнить припасы, и удалился в сторону Босфора.

Пока во главе флота стоял Барбаросса, одна победа следовала за другой. Однако после его смерти в 1546 году военно-морское могущество турок начало слабеть. При Лепанто в 1571 году, казалось, Запад одержал великую победу — первую в истории победу христиан над турками. На самом же деле победителей в этой битве не было. У христиан не было возможности развить успех, а турки имели все возможности для того, чтобы заново отстроить флот. «Вот в чем заключается разница между нашими и вашими потерями: вы сбрили нам бороду, но она снова отрастет. Мы же, взяв Кипр, отрубили вам руку, и новой у вас никогда не будет», — заявил великий визирь венецианцам, когда те после Лепанто предложили империи мирный договор. Верфи Арсенала в ту зиму работали день и ночь, и на следующий год, к ужасу христиан, на воду был спущен новый флот из понтийского строевого леса. Турки оправились от поражения так быстро, что в Европе даже стали раздаваться смешки по поводу императора.

Огромные расходы на морские войны, которые приводили к столь незначительным результатам, заставили обе стороны после Лепанто вести себя осторожнее; кроме того, средиземноморские галеры не могли сравниться с гигантскими английскими и голландскими кораблями, предназначенными для покорения Атлантики. В 1607 году сэр Томас Шерли сказал, что один английский военный корабль мог бы справиться с десятью турецкими галерами. Османы, прежде столь внимательно следившие за всеми морскими новинками (они даже разбирали в Арсенале захваченные корабли противника, чтобы выяснить, как они устроены), входили в эпоху галеонов слишком медленно. Их пугали непомерные расходы, на которые пришлось бы пойти для создания первоклассного флота, способного бросить вызов христианским державам, — и все ради целей, не выходящих за пределы Средиземного моря.

Итак, история османского флота представляет собой, за несколькими исключениями, историю постепенного упадка. Военные корабли гнили на верфях Арсенала из-за нехватки средств и знающих свое дело моряков. Одни только пираты по-настоящему понимали море, но они предпочитали действовать самостоятельно, а не поднимать свой флаг на падающей мачте. В результате османам пришлось испытать несколько неожиданных и жестоких потрясений. Черное море никогда не могло по-настоящему считаться озером, османским или чьим-либо еще, — казаки грабили Синоп еще в 1614 году. В 1654-м, после череды грубых ошибок, отягощенных невезением, турки на время уступили контроль над Дарданеллами венецианцам. В 1787 году они были как громом поражены, узнав, что у берегов Греции появился русский флот, который при этом не проходил через Босфор. Географическое невежество турок было столь велико, что они обвинили венецианцев в том, что те позволили русским пройти по секретному каналу, ведущему в Адриатическое море.

Османами не рождались, а становились, проходя через государственные школы, где учились всем нужным наукам, умению подчиняться и языку, столь высокопарному, что только сами османы были в состоянии на нем разговаривать. Этот язык мог великолепно выразить любой оттенок смысла, однако в нем не было слова для понятия «интересный». Забавный, поразительный, полезный, важный — эти качества османам были ведомы, но неопределенности они не признавали. Подобно тому как Вселенная была разделена на небо и землю, видимый мир был расколот на Дом мира, Дар уль-Ислам, и Дом войны, Дар уль-Харб. Властитель бескрайних горизонтов был одновременно султаном двух континентов, повелителем Черного и Белого (то есть Средиземного) морей, тенью Аллаха в этом мире и в следующем. Два вымышленных персонажа, Хусейн и Хасан, были призваны разъяснять османские законы. Любой человек мог прийти к имаму, сведущему в кораническом праве, и изложить ему какую-нибудь чисто гипотетическую юридическую коллизию, в которую были вовлечены Хусейн и Хасан. В зависимости от того, каким был ответ имама, фетва, истец решал, стоит ли обращаться в суд. В разгар войны с Персией великого муфтия спросили, можно ли приравнять убийство одного еретика к убийству семидесяти христиан, и тот, произведя надлежащие калькуляции, ответил, что можно. Османские поэты писали рифмованными двустишиями. Османский дом был разделен на гарем и селямлык (в конце XIX века в последнем воцарился европейский стиль, тогда как первый оставался оплотом восточного: в холле громоздились высокие стоячие часы, а во внутренних помещениях ходили в халатах и сидели на диванах). Подданные империи делились на райю, то есть пасомое стадо, и слуг государства; историки обычно четко разграничивают османскую власть на судебную — институт чисто мусульманский, и административную, опирающуюся на институт государственного рабства.

Однако Карагёзу и Хадживату нужен был третий участник для того, чтобы разыграть свою комедию: витающий в эмпиреях суфий, или буйный янычар, или стайка женщин, или франк. В XVIII столетии Дмитрий Кантемир, [38] Дмитрий Кантемир (1673–1723) принадлежал к грекоязычной аристократии Молдавии, он прибыл в Стамбул в возрасте пятнадцати лет и прожил там двадцать два года — то в своем дворце в Фетхийе, то на вилле в Ортакёе, на берегу Босфора, где он первым записал нотами турецкую музыку В 1710 г. он был назначен господарем Молдавии. Вскоре его мечты о независимости потерпели крах после поражения Петра Великого в Прутском походе; спасаясь от мести османов, Кантемир прятался в царской карете. Его преемником стал константинопольский грек-фанариот. Проживая в изгнании в России, Кантемир отнюдь не нуждался — ему было пожаловано пятьдесят деревень и пятьдесят тысяч крепостных душ, однако тосковал по Стамбулу. Заглушая ностальгию, он и писал в 1714–1716 гг. свою «Историю турок» — образцовую работу по этому вопросу вплоть до появления в XIX в. сочинения Хаммера. Книга, где история уподоблена дуге, у которой есть подъем и падение, была написана отчасти и для того, чтобы оправдать измену, совершенную ее автором. Чем ближе описываемые события к эпохе рассказчика, тем большее место в книге начинают занимать примечания, в которых Кантемир делится своими личными наблюдениями, соображениями и толкованиями, даже более интересными, чем основной текст. Впервые «История турок» была напечатана в Англии, где состоял послом сын автора; в скором времени появились переводы на другие европейские языки. Книгу Кантемира высоко ценил Вольтер, ее немецкое издание вышло с посвящением императрице Марии-Терезии. Ее цитировал Гиббон, к ней обращались Байрон и Шелли. писавший свое сочинение об истории Османского государства, уподобил ее параболе — дуге, ведущей от победы к поражению; на пути от расцвета империи к упадку семена неудач часто падали в землю в миг триумфа, а черты величия сохранялись и в унижении разгрома.