А. Сахаров (редактор) - Екатерина Великая (Том 1)

– Но если она дочь… выдаёт себя за дочь Государыни Елизаветы Петровны, она должна говорить по-русски?

– Представьте, ни слова…

– Всё это какая-то ерунда… Сон какой-то, сказка?..

– Да, если бы так… Она с турками ведёт какую-то канитель. При ней два капитана из Варварийских владений Порты – Гасан и Мехемед…

– Поздно уже… Мирные переговоры в полном ходу.

– Не знаю. Но тут хлопочут и англичане. Я знаю, что ежедневным гостем у неё некий Монтегю, человек с большим влиянием здесь… Ну, и, конечно, поляки. Граф Пржездецкий, староста Пинский, Ян Чарномский, один из деятельнейших агентов Генеральной конфедерации и её главы графа Потоцкого… Итальянский банкир Мартинелли, кажется, финансирует её. Аббат Роккатани сватает её кардиналу Альбани, и она только и ждёт окончания конклава, чтобы заявиться у папы как законная претендентка на русский престол. Как видите, птичка не такая простая. Граф писал мне, что у вас есть польский паспорт, вы старше меня, вам легче попасть туда, в эту компанию, и всё узнать.

– Всё-таки мне кажется всё это пустяками… Графиня Пиннеберг. Почему графиня Пиннеберг – дочь Государыни Елизаветы Петровны?.. Надо её посмотреть. Вы её видали? Что же, она похожа, но крайней мере, на покойную Государыню?

– Какое!.. Ничего похожего! Маленькая, щупленькая, едва ли не больная. Чернявая. Вернее всего– полька.

– Покажите мне её, хотя на улице, а там подумаем, как мне к ней попасть.

– В воскресенье она непременно поедет в костёл. Мы станем у её дома, и вы её увидите.

Дул зимний, ледяной ветер. От мраморной виллы, подле которой ходили в ожидании выхода графини Пиннеберг Камынин и Христинек, тянуло холодом. Подле крыльца, затянутого тяжёлым тёмно-зелёным суконным пологом, стояла карета, запряжённая четвериком плохих, разбитых рыжих лошадей. На потёртой сбруе и на карете были написаны бронзовые вензеля «Е» под императорской короной.

Плотная занавесь вдруг отдёрнулась. Камынин стал в стороне, но так, чтобы ему всё видеть. За занавесью была глубокая мраморная передняя. Два красавца турка, в раззолоченных куртках синего сукна и широких малиновых шароварах, при саблях, выскочили на улицу и стали по бокам кареты. Приятный женский голос со слегка манящей хрипотцой раздался в глубине передней:

– A bientot, cheri! [191]

На улицу вышла стройная тонкая женщина, одетая в шубу, отороченную мехом, в платье с фижмами. На высоко взбитых тёмных волосах едва держалась маленькая кружевная шляпка. В руке был ридикюль и молитвенник в красном переплёте. Женщина повернула голову к турку и ласково улыбнулась ему. Турок бросился к карете и помог женщине сесть в неё.

Карета загремела по плитняку колёсами и скрылась в тесной улице.

– Видали?..

– Я знаю эту женщину, – сказал Камынин.

– Да?.. Ну!.. Где же?.. Кто же она?..

– Два года тому назад она была в Париже, окружённая поляками. Она называлась тогда принцессой Володимирской. Ничего подозрительного тогда в ней не было. На мой взгляд – лоретка… Продажная женщина, вот и всё.

– И метит на всероссийский престол!.. Ужасно!

– Итак, приступим к исполнению порученности графа Орлова.

«Гора с горою не сходится, а человек с человеком?. Надо же было ему узнать её тогда в её парижской жизни, когда в глазах её была только одна мысль – „дай денег“… Кто же она? Почему именно её избрали орудием русской смуты все эти иностранцы, которым любо одно: позор, унижение и разрушение России? О!.. Как ненавидят они все нашу Государыню за её православие, за её борьбу за своих подданных, за то, что она стоит крепко за Россию и приумножает её владения… Но всё-таки – принцесса Володимирская, да что в ней общего с покойной Государыней?.. И молодец Алехан!.. Всюду у него глаз, всё он знает, за всем следит и бережёт государынино имя.

И вспомнил давнишний разговор у Алексея Разумовского с Алеханом о подвиге. Тогда Алехан отправился в первое своё путешествие за границу, и тогда он сказал… как сказал-то!.. Для подвига нет ничего священного!.. Честь!.. Да и честь надо отдать для Государыни… Он свято, особенно сильно понимал, что такое беспредельная преданность Государыне.

– Что же, – обернулся Камынин к Христинеку, – узнаем всё и поступим так, как указал граф Чесменский. Я думаю – вопрос только в деньгах, а судя по её выезду, хотя и с императорскими коронами, даже и не таких больших деньгах…

И больше до самого дома Камынин не сказал ни слова.

Превращение Али-Эмете, prmcesse Wolodimir, dame d'Asow, в графиню Пиннеберг случилось совсем недавно, весною 1774 года в Вюрцбурге. Графиня была там вдвоём с Доманским, в скверной гостинице. Она скрывалась от кредиторов. После года покойной и сытой жизни у князя Лимбургского ей пришлось спешно уехать из Стирума. Кто-то донёс князю, что Али-Эмете водит его за нос, что она злостная авантюристка, которая и сама не знает, кто она такая, вернее всего, что она дочь трактирщика в Киле. Князь охладел к своей любовнице, отказался платить по её счетам, его управляющий граф Рошфор выгнал Али-Эмете из замка, и она в отчаянии переехала в Вюрцбург, впереди были нищета, суд за долги и или тюрьма, или новое бегство, на этот раз к верному Доманскому в фольварк, то есть то, чего Али-Эмете боялась больше смерти. Жизнь её таяла под ударами судьбы. Она знала, что у неё чахотка, что она сгорает, но тем сильнее было желание если сгореть, так уж сгореть ярким пламенем.

Доманский разрывался на части в поисках денег, в придумывании богатых и надёжных покровителей.

Он поехал с Михаилом Огинским в Париж к княгине Сангушко и князю Радзивиллу.

Польские патриоты были очень озабочены политикой Екатерины, Императрицы Всероссийской. Они искали путей противодействия этой политике и в этих поисках ухватились за Али-Эмете. Безродная, не помнящая своего детства, не знающая, кто её родители, но, несомненно, хорошо воспитанная, образованная, оригинально красивая, смелая женщина, которой нечего было терять, ничем не гнушающаяся, показалась полякам интересной. Были достаны откуда-то документы – духовное завещание Петра Великого о престолонаследии, такие же завещания Екатерины I и Елизаветы Петровны – всё на французском языке, всё заведомо фальшивое, и Али-Эмете была вызвана к действию. По мнению Огинского, Радзивилла и Сангушки, документы эти вместе с самозванкой могли усугубить смуту, поднятую в России Пугачёвым, поколебать престиж и авторитет Императрицы, отвлечь её от её широких планов на Польшу, а при удаче и свалить её с престола.

Но десятого мая король Людовик умер. [192]Рассчитывать на помощь Франции больше не приходилось, но у принцессы Володимирской уже было то, чего ей недоставало. Наконец появились у неё документы, те несчастные бумаги, без которых она ничего не могла сделать с князем Лимбургским. Она, оказывается, была много выше того, за кого себя считала. Она начинала сама верить в то, что она – Елизавета, дочь русской Императрицы Елизаветы Петровны и Разумовского. С этими документами она могла выйти замуж за князя и начать спокойную и привольную жизнь. О большем она не думала. Она написала обо всём князю. Тот прислал ей двести червонцев и обещал дальнейшую поддержку, но не торопился вступать в брак. Теперь именоваться Али-Эмете не имело смысла, принцесса Володимирская, под именем графини Пиннеберг, переехала в Дубровник и стала давать понять кому находила нужным, что она много выше, чем графиня.