Юрий Вяземский - Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

Что тут началось! Сотни стимфалийских стальных перьев полетели в бедного Голубка за «коротышку». Досталось теперь не только его носу, но всем без исключения его членам и даже некоторым внутренним органам. А он, как Геркулес, будто щитом прикрылся и, разглядывая Фурниллу, время от времени говорил Помпее доверительно, но так, что все мы слышали: «Она, когда стоит, кажется, что сидит… С ее росточком ей не стоит ходить. Ей лучше лежать… И недурно какой-нибудь плотной тканью прикрыть ноги».

Вардий захихикал. А кончив хихикать, продолжал:

— В следующий раз — в театре, в более узкой компании… Гарпия хорошо подготовилась, собрала кое-какие сведения о былых похождениях Голубка и, опираясь на них, стала доказывать нам, что все мужчины — лживые похотливые кобели. И пока она вышучивала его любовные деяния, Голубок ее очень благожелательно слушал, кивал головой и приветливо улыбался. Но когда с него она перескочила на мужчин вообще и весь наш пол стала подвергать поклеву, Голубок не то чтобы обиделся — он вдруг искренне огорчился и, словно маленькой девочке, принялся доказывать Фурнилле, что мужчины искреннее и правдивее женщин, ибо женщины наряжают свое вожделение и свои страсти в тунику скромности и в паллу стыдливости, тем самым обманывая мужчин и нередко самих себя; что если бы мужчины сговорились меж собой не трогать женщин, то женщины в скором времени сами стали бы кидаться на мужчин и требовать их к себе, как телка на лугу выкликает своим мычанием быка, как ржаньем кобыла к себе жеребца призывает; ибо по части вожделения женщины отнюдь не уступают мужчинам, а, как правило, их превосходят, по той простой причине…

«По какой?! Может быть, скажешь?!» — накинулась на него гарпия, перекрикивая актеров, которые в это время что-то там представляли на сцене.

По той причине, радушно и назидательно объяснял Голубок, что женщина из совокупления извлекает больше удовольствия, чем мужчина.

«А ты, удод, откуда знаешь, больше или меньше?! Ты что, был когда-нибудь женщиной?!»

Не был, терпеливо и ласково отвечал Голубок. Но древние греки сохранили предание о мудреце Тиресии. Тиресий однажды увидел в лесу двух огромных совокуплявшихся змей и поразил их ударом дубины. И тотчас за это каким-то богом или демоном был превращен в женщину. Женщиной он прожил целых семь лет. А на восьмом году вновь встретил совокуплявшихся змей и, вновь поразив их ударом дубины, опять стал мужчиной. Вот этот Тиресий и подтвердил предположение Юпитера, однажды высказанное Юноне:

«Греки вонючие! Тиресий какой-то! Юпитера приплел!» — клекотала Фурнилла, и тут на нее со всех сторон зашумели, зашикали зрители, которым она своими крикливыми репликами мешала смотреть представление.

Вардий замолчал и задумался. Потом, глядя на меня, как на стену, вдруг оживился и продолжил:

— Потом мы еще раза три или четыре встретились все вместе. А Голубок стал теперь как бы подстраиваться к Фурнилле. То есть не противоречил, а развивал предложенную тему, составлял своего рода ансамбль, и когда гарпия бывала по-ателлански грубой и пошлой, деревенски-прямым и солдатски-скабрезным был с ней Голубок, а когда она, заранее подготовившись и отточив остроумие, выбирала более просвещенный стиль нападок, изысканным и остроумным становился с ней Голубок… Ты ждешь примеров? Да их было такое множество, этих выпадов и отражений, атак и контратак, клевков и отклевок, что все они перемешались у меня в памяти… Важно, не как они препирались и перешучивались, рекомендуя друг другу, например, различные эротические позы — «всадницы», «Аталанты», «филлейской матери», «парфского стрелка» и каждую из них примеряя к себе и к другим и цинично высмеивая; или принимались решать вопрос, какой мужчина способен доставить женщине наибольшее удовлетворение: жилистый тренированный мужлан-центурион или изнеженный аристократ, начитанный в поэзии и в философии, причем Голубок доказывал фурии и всем окружающим, что ум и образование в любовных утехах стоят ничуть не менее крепости и выносливости… Не важно, говорю! Важно, что раз от разу эта парочка, Фурнилла и Голубок, всё более и более притирались друг к другу, приспосабливались и прилаживались, уже не столько обклевывая и общипывая, сколько щекоча, возбуждая, обхаживая…

Тут Вардий наконец заметил меня. То есть посмотрел не как на стену, а как на человека, перед которым сидишь и которому рассказываешь. И сказал:

— Развязку мы проморгали. По словам Голубка, однажды, когда он после очередного застолья возвращался к себе домой, у подъема на Виминал дорогу ему преградила Фурнилла и, злобно на него глядя, проскрежетала:

«Врет твой вшивый Тиресий! Не может женщина получать больше удовольствия!»

«Тиресий говорит, что может и получает», — грустно ответил ей Голубок.

«Пойдем, проверим. К тебе или ко мне?» — предложила Фурнилла.

Голубок попытался отшутиться.

Но гарпия схватила его за руку и потащила на Виминал. Дом ее находился в самом начале холма.

И вот они чуть ли не до утра яростно спорили друг с другом. Фурнилла сначала звонко кричала в потолок, а потом охрипла и шипела ему на ухо: «Ни малейшего удовольствия! Представь себе!.. А так — еще хуже!.. Хоть ты тресни — врет твой Тиресий!.. Стой! Не спеши!.. Нет! Нет! Нет!!!.. Давай еще попробуем…

Проклятый Тиресий!.. Дай хоть немного передохнуть, а то вы меня доконаете со своим греком…»

Так нам потом рассказывал Голубок. И всех нас поздравил, как он сказал, с общей победой .

XI.— Кто следующая? Сабина? — спросил Гней Эдий Вардий. И я еще не успел сообразить и ответить, как он объявил: — Нет, о Сабине не стану рассказывать.

Встал со скамьи и отправился на нос камары, чтобы посмотреть на только что пойманную рыбешку.

А потом вернулся и стал объяснять:

— С Сабиной Голубок опозорился. Ее Галлион предложил, который, как ты помнишь, брал женщин измором… Что об этой Сабине рассказывать? Пустышка. Кудрявое облачко белокурых волос и эмалевые глаза, как у некоторых медиоланских кукол. Сабина была некой смесью гетеры и весталки. Ты скажешь: такое невозможно даже представить? А вот представь себе!

Она несколько раз назначала Голубку свидание. Но когда он приходил к ней домой, слуги его не пускали: нет госпожи. Когда же он догадался слуг подкупить — хорошо заплатил не только привратнику, но еще двум служанкам, которые дежурили в атрии и у лестницы, — когда он их одарил, его наконец допустили в спальню. Но там Голубок обнаружил пожилого мужчину, по виду — никак не ниже всадника, которому одна Сабинова рабыня делала маникюр, а другая — педикюр, а он с одновременно печальным и насмешливым видом объяснил Голубку, что вот уже пятый день по любезному приглашению хозяйки наносит ей визиты, но никак не может застать ее дома.