Ольга Трифонова - Сны накануне. Последняя любовь Эйнштейна
- Название:Сны накануне. Последняя любовь Эйнштейна
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Совершенно секретно
- Год:2005
- Город:Москва
- ISBN:5-89048-160-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Ольга Трифонова - Сны накануне. Последняя любовь Эйнштейна краткое содержание
Сны накануне. Последняя любовь Эйнштейна - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Он намекал ей на таинственность своей жизни, когда приезжал в Сарапул году в тринадцатом. Собирался съездить в Саратов, чтобы повидаться с людьми выдающимися — депутатами Государственной Думы от партии народных социалистов — Окуловым и Захаровым-Вторым, отсидевшими в тюрьме за участие в освободительном движении. Взял с нее слово, что о его поездке в Саратов не узнает ни одна живая душа, но все откладывал поездку, потому что в музыкально-драматическом кружке познакомился с Олечкой Башениной и влюбился без памяти. Днем, сводя с ума гимназисток, ездил по Большой Покровской мимо дома Олечки на велосипеде. Одет был по-сто-личному: в кожаную куртку, бриджи, клетчатое кепи и щегольские желтые краги. Вечерами, если не было репетиций в кружке или танцев у Ижболдиных, тоскуя по Олечке, валялся на тахте и читал журнал «Друг детей». Там печатали с продолжением историю из жизни индейцев.
Они очень сошлись в то лето, и она тоже поведала ему свою тайну: она была влюблена в своего учителя пения, и у них были встречи. Учителю пения, красавцу, сыну дьякона Покровского собора, было далеко за тридцать, а ей в ту пору, как и Леке, — семнадцать.
Лека деловито поинтересовался, настоящие ли встречи у нее с сыном дьякона, она покраснела и что-то промямлила. С Брониславом Геннадиевичем они иногда занимались чем-то стыдным и непонятным. Это стыдное заключалось в том, что они лежали на диване под прекрасной копией Сикстинской мадонны на стене, целовались и терлись друг о друга. Иногда она чувствовала, что готова на все, но Бронислав Геннадиевич в такие моменты только мычал страстно и укладывался на спину.
Но потом он очень осторожно все-таки научил ее любить.
Много лет спустя они жили в пяти минутах друг от друга, но, странно, никогда не сталкивались. Она знала, что он профессор в консерватории, холост, была какая-то попытка и скорый развод. Ей никогда не хотелось повидаться с ним: то давнее сарапульское разделило навсегда. А встретила незадолго до его смерти в троллейбусе на Тверском бульваре, он был уже очень стар, но красив и вальяжен, как и полагается профессору консерватории, и они сделали вид, что не узнали друг друга.
А тогда ей очень важно было спросить у Леки, девушка ли она или нет. Только Лека мог дать ответ на мучивший ее вопрос.
Потому что у них с Лекой была стыдная тайна.
Когда им было лет по десять, вот так же летом Лека приехал к бабушке со своим старшим другом, тем самым Перельцвейгом, из-за которого он убил председателя Чека. Перельцвейг был рыжим, веснушчатым и высокомерным гимназистом лет четырнадцати, он цедил слова сквозь зубы, все время сыпал латинскими изречениями, и Лека смотрел на него с обожанием.
Однажды они втроем тайком поехали на ту сторону в Пьяный бор за земляникой. На веслах был Перельцвейг. Оказалось, что он замечательный гребец. Лодка шла ровно и необычайно быстро. Она похвалила его мастерство, на что он процедил что-то, а Лека сказал с гордостью, что его друг в Петербурге имеет доступ в «Яхт-клаб» и участвует в соревнованиях по гребле.
В Пьяном бору они объелись крупной, как клубника, душистой, пропитанной горячим солнцем земляникой и пошли купаться. Лека все время хохотал как сумасшедший, а она испытывала какую-то необычную легкость. Казалось, стоит только оттолкнуться от песчаного берега — и она полетит над таинственной Камой туда, вдаль, за синие леса, где живут тептяри и бесермяне. И когда они разделись, чтоб искупаться, Перельцвейг предложил им снять исподнее и поиграть в папу-маму, то есть просто полежать друг на друге. Он предложил это так весело и просто, что Лека от хохота упал на песок, Перельцвейг упал на него, они возились и боролись, а ей было весело, потом они перестали бороться и лежали тихо, Лека — уткнувшись лицом в песок, и это тоже было смешно, а потом, кажется, Перельцвейг лежал на ней. Вот и все, что сохранила память, и это мучило: действительно ли Перельцвейг лежал на ней и, если лежал, было ли что-нибудь меж ними?
Генрих, когда она рассказала ему эту историю, сказал, что от земляники нельзя опьянеть так, чтобы не помнить себя, но, по Фрейду, это называется вытеснением , поэтому она и не помнит, и тема быстро исчерпалась; она спросила, как он относится к учению Фрейда, с которым состоит в переписке, а он сказал, что между ними все время бегают кошки, но этот разговор произошел через много лет, тоже на песчаном берегу, и он спросил, кто лишил ее невинности, а она честно ответила «не знаю».
А в то лето, когда Лека разъезжал на велосипеде, ей очень важно было знать, девушка ли она или нет. Но что-то ей подсказывало, что и Леку напоминание об играх в Пьяном бору не сильно обрадует. Он никогда не говорил о Перельцвейге, будто того и не существовало.
Оказалось — существовал.
И на обратном пути из Петрограда ночью в вагоне Детка сказал:
— Ну что он убил этого шута и урода, так туда тому и дорога, но, похоже, что убил не по идеологии, а по другой причине.
— По какой?
— Никакая это не революционная месть, а месть за смерть друга, причем за друга особенного.
— Я тебя не понимаю, — сказала она, уже догадываясь.
— А что тут не понимать… Мой домовладелец Якунчиков все уговаривал меня изваять «Тоскующего юношу»… Я так понимаю, что этот Лека был Тоскующим юношей с гомосексуальными наклонностями, раз с Сергеем якшался. Тот не без греха. Иногда накрасится и напудрится.
— Ты тоже с ним якшаешься.
— Я — другое дело. Я, во-первых, не юноша, во-вторых, не тоскующий. А ты лучше вот что — расскажи мне о Кивезеттерах. Они тебе родня?
Всю ночь она рассказывала ему о своем детстве, о городе в садах, об извилистой таинственной Каме, о няньке-мещерячке, которая пугала ее тептерями и корка-муртами, которые подменивают детей на своих, корка-муртовских. Нянька пила чай с медом и и изюмом, а когда умерла, приехала ее родня и похоронили ее стоя.
— Откуда знаешь? Ты ведь была ребенком.
— Сестра сказала, она слышала, как папа и мама говорили об этом.
— А отчего твоя сестра умерла?
— От дифтерии. Однажды цыганка нагадала, что она скоро умрет, а я буду жить долго и счастливо.
— Так и будет.
— В этой стране?
— В этой или другой.
— Мы уедем?
— Когда-нибудь. Возможно. Как одевалась нянька?
— Я только помню на ней шапочку, расшитую бисером, монетками и пуговицами. Она давала мне ее надеть… У меня была шубка из голубых белок, папа привез из Вятки. Когда Кама замерзала, примерно в конце ноября, дядя Павел Андреевич Башенин катал нас на своих рысаках по реке. Он был очень красивый. Ходил в серой тройке и щедро жертвовал, его дача — деревянный модерн, лучший дом из всех, какие я видела в жизни. На Святки мы играли в игру пельсион. Ходили по соседям…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: