Владислав Бахревский - Тишайший

В первый день своей радости государь был одет в тафтяную сорочку с ожерельем, в тафтяные червчатые порты. Пояс на нем был златокованый, шуба русская, крытая венецианским бархатом, малиновым да зеленым шелком, круги серебряные по шубе были велики, в них малые золотые круги с каменьями и жемчугом. Шапка на государе была червчатая, большая, новая, колпак большой, весь обнизан жемчугом и каменьями. Башмаки шиты волоченым золотом и серебром по червчатому сафьяну.

Марья Ильинична одета была тоже из Большой казны.

Пир шел шесть дней, и все эти дни царь и царица принимали подарки.

Ртищевы, старший, Михаил Алексеевич, постельничий, и сын его, Федор Михайлович, получили соболей из казны, чтоб на свадьбе ударить челом государю и благоверной царице. В свадебном действе им было отведено место не больно видное, но важное – стояли у мыльни царя.

Посаженым отцом конечно же был Борис Иванович Морозов, посаженой матерью – жена Глеба Ивановича Морозова, Авдотья Алексеевна. Сам Глеб Иванович с Ильей Даниловичем Милославским охранял сенник, где помещалось брачное ложе.

С Милославскими ближних людей прибавилось, появились имена малознакомые. Предпоследним среди сверстанных на царской свадьбе стоял Прокопий Федорович Соковнин. Он был провожатым у саней царицы, а сын его, Федор, был предпоследним среди стольников-поезжан.

Через месяц после свадьбы Прокопий Федорович станет дворецким у царицы и будет сидеть за поставцом царицыного стола, отпускать ествы.

А через два месяца получит чин окольничего.

Илья Данилович Милославский окольничего получил к свадьбе дочери, а через две недели, второго февраля, его пожаловали в бояре.

Милославские были выходцами из Литвы. Некий дворянин Вячеслав Сигизмундович прибыл в Москву в свите Софьи Витовны, невесты великого князя Василия Первого, в 1390 году. Внук Вячеслава Терентий принял фамилию Милославского. Высоко Милославские не взлетали, но всегда были при деле. Дед Марии Ильиничны Данило Иванович служил воеводой в Верхотурье, а потом в Курске. Сам Илья Данилович до своего нечаянного счастья был стольником, наместником медынским, посланником в Константинополе, в Голландии, служил кравчим у знаменитейшего дьяка Посольского приказа Ивана Грамотина, с которым был в родстве.

Теснили новые люди старое боярство.

Петру Тихоновичу Траханиотову невелика была честь на царской свадьбе – скляницу с вином в церковь нес, но то уже было дорого, что вниманием почтили.

…На четвертый день, государевой радости патриарх Иосиф благословил государя образом всемилостивого Спаса, а государыню – образом «Пречистыя Богородица взыграние Младенца».

Государю патриарх подарил сто золотых червонцев, и государыне тоже сто, а также кубки, атласы, объяри, камки, тафту, соболей, бархаты.

В седьмой день государь и государыня отправились в Троице-Сергиеву лавру, а еще через два дня они были на свадьбе ближнего боярина Бориса Ивановича Морозова и Анны Ильиничны Милославской, красавицы смуглянки.

Вдовствующая пятилетняя дочь падишаха Османской империи Ибрагима вернулась в сераль и принесла своему отцу наследство умерщвленного капудан-паши. Ибрагим, не долго думая, снова выдал ее замуж, теперь за великого визиря Мегмета. Это была награда визирю за подавление бунта.

Войска долго не могли смириться с нелепой гибелью Жузефа-паши. Волновались янычары, народ волновался, и падишах Ибрагим уехал из Истамбула в Адрианополь, но и там к нему явились начальники янычар и потребовали даров.

– Войска дарят только при вступлении в войну, – ответил падишах, – мы уже давно воюем и очень плохо воюем, и неизвестно, сколько еще будем воевать, ибо таковы наши войска!

Великий визирь Мегмет приказал тайно убить, начальников янычар, и начальники были убиты. Волнения прекратились, падишах Ибрагим вернулся в столицу.

Теперь он вел переговоры только со старой своей наложницей Кесбан. Все его домыслы были заняты одним: как заполучить Регель – так звали красавицу, у которой каштановые волосы по щиколотку, груди – как нераспустившиеся бутоны белой розы и у которой была родинка, но где…

Падишах Турции может иметь четырех жен и много тысяч наложниц, но не в его воле насильно взять в сераль турчанку.

Мало того, что красавица Регель была турчанка; она оказалась дочерью великого муфти – третьего человека империи, после падишаха и великого визиря, ибо великий муфти – глава духовенства.

Ибрагим знал, что требовать Регель в жены – значит получить отказ, но в благоразумии падишаху отказала сама природа. Он послал к великому муфти главного евнуха, и главный евнух принес ответ: «Дочь муфти – не невольница».

Теперь вся надежда была на змеиную хитрость Кесбан.

Ибрагим отправил верную старую наложницу к Регель со словами огнепышащей любви и со шкатулкой, в которой лежала диадема, стоимостью равная четырем большим купеческим кораблям.

Падишах ждал Кесбан в саду, на берегу Босфора. Зима стерла краски с земли и неба, но в четырех стенах Ибрагима сами стены бесили. Он долго водил подзорной трубой, разглядывая противоположный берег, спохватился: все, что увидел, прошло мимо него. Оставил трубу, глядел на воду, на небо. И, чтоб хоть как-то убить время, приказал позвать хранителя книг.

– Скажи мне что-нибудь очень удивительное и в то же время умное, но чтоб это было действительно удивительное и умное… и еще – чтобы я понял тебя.

Книжный человек поклонился.

– Убежище веры! Чудесам мира несть числа, как несть числа звездам, – сказал он, – но что может сравниться с движением и круговращением небесных сфер, Солнца и Луны? Что может сравниться с мудростью и не постижимостью смены дня и ночи, зимы и лета? Но мы видим это постоянно, свыклись с этим и, увы, не удивляемся.

Ибрагим вдруг засмеялся:

– Я всегда робел перед ученостью улемов, но ты ошибаешься, мудрец. Есть на белом свете еще более непостижимое и чудесное, чем смена дня и ночи, чем движение Луны и Солнца. Это непостижимое и прекрасное – женщина. Нам не дано насытиться ее красотой, и познать ее нам тоже не дано.

– Великий падишах, я преклоняюсь пред светочем твоего царственного разума.

Ибрагим посмотрел на коленопреклоненного мудреца грустными серьезными глазами.

– Я знаю, каковы они – достоинства моего ума. Я получил от Аллаха не меньше, чем другие, но я слишком долго сидел в яме, каждый день ожидая насильственной смерти. Ступай, мудрец, ты меня утешил. И тут к падишаху привели Кесбан. Она бросилась в ноги Ибрагиму:

– Вот ее ответ, величайший из величайших.

Старая наложница разжала ладонь. На ее ладони лежал алмаз.

– Я от своего не отступлюсь, – сказал Ибрагим, багровея. – Пусть ее выследят на улице, схватят и доставят в сераль!