Владислав Бахревский - Тишайший

– Батько, попробуй! – зашумели прихожане. – Ишь Плещеев, такого мужика загубил.

– Разве попробовать? – опять засомневался Неронов. – Сегодня у нас день апостола Ермия, вчера был Исаакия. Дале вспоминать – Никита, Игнатий, Киприан, Фотий, Иона, Дидима, Карп, Макарий, Ферапонт, Иоанн, Каллиник, Фавст, Серапион, Стефан, Мелентий, Михаил, Леонтий, Василиск, Феодор, Фалелий, Корнилий, Андроник, Акакий, Менандр, Симеон, Вахвня…

Названый брат опустил голову.

К Савве протискивались люди, выкрикивали имена. И все были не те.

– Ох, господи! Попы так назовут, сам не выговоришь! – крикнула старушка. – Вот я – Сиг-клик-тик-кия.

– Да не Сиг-клик, а Сигклитикия! – поправил Неронов. – Прихожане, помолимся!

Воздел руки. Дал знак певчим, и те грянули мощно и прекрасно: «Господи, помилуй!»

Думный дьяк Назарий Чистый возвращался верхом из Лужников: Лазореву было приказано второго июня покинуть с драгунами Москву. Второго июня должен был состояться крестный ход из Кремля в Сретенский монастырь с чудотворной Владимирской иконой Пресвятой Богородицы. Этот праздник был установлен в 1514 году и происходил ежегодно 21 мая. Однако по случаю царского богомолья в лавре крестный ход перенесли.

Недовольные драгуны в такой день были в Москве ненадобны.

Назарий ехал к себе домой в Кремль в самом мрачном расположении духа, словно бы грозовая туча стала над Москвой, томит, а разразиться никак не может. И вдруг дьяк увидал черную корову.

Корова бежала навстречу, встряхивая головой, и с губ ее падала пена. Бешеная!

Лошадь, не слушая узды, пошла вскачь, корова метнулась к лошади, ударила рогами, и Назарий Чистый вылетел из седла.

Он очнулся дома, пошевелился и понял – расшибся здорово, но не до смерти.

– Вот гроза и грянула! – ухмыльнулся Назарий, вспомнив свои мрачные предчувствия.

Первого июня Алексей Михайлович возвращался в Москву с богомолья. У заставы государя встречали князья в боярском чине Михаил да Иван Пронские, окольничий князь Ромодановский, думный дьяк Волошенинов, которым государь поручил ведать Москву в свое отсутствие.

Управители доложили о тишине и покое в стольном граде, а народ, высыпавший на погляденье, поднес государю хлеб да соль. Подносили хлеб не из простых, не холопы какие-нибудь, а богатейшие посадские люди. Говорили они царю вежливо, о всяком благополучии, тут бы и конец церемонии, но вдруг все они поклонились царю до земли и стали молить, чтоб великий государь пожаловал их, принял бы у них челобитную в собственные руки – о притеснениях и насилии царевых начальных людей, а особливо Плещеева.

– Мне нельзя принять! – сказал государь. – По чину делайте.

– Разойдитесь! – приказал Волошенинов.

Стрельцы бердышами потеснили благонамеренных просителей. Толпа заулюлюкала, надавила.

– Разгоняй!

Конная стража плетьми погнала людей прочь с царского пути. Но едва царь и его свита удалились, как у заставы опять собрались посадские люди и решили ждать царицу: Алексей Михайлович челобитную не принял, может, Мария Ильинична смилостивится.

Богатые посадские люди причесывали бороды, оправляя одежды, приготовили хлеб и соль, но их потеснили холопы.

– Вы хоть и тугие кошельки, и вид у вас боярский, – сказал им дворник Протаска, – а почет вам такой же, как и нам. – Повернулся к своим: – Ребята! Не мешкайте. Как царицына карета подойдет, налегай на стрельцов, а я подбегу к карете да и суну челобитную в собственные ее величества ручки!

– Хуже бы не было! – испугались богатые горожане.

– Хуже не бывает! Ребята, помните: всем миром друг за друга надо стоять! Вот ты, широкий, иди сюда! – Протаска потянул за рукав названого брата Саввы и поставил возле себя. – Ты со стрельцом схватишься, а я из-за твоей спины и выскочу. А ты бы, парень, шел отсюда.

– Я с ним, – сказал Савва, – я всегда с ним!

– Ну, гляди в оба! Поймают – голова долой! – И засмеялся, и всем полегчало: легче трудное дело делать, когда есть веселые люди.

В жизни все быстрей случается, чем словами про то, что случилось, рассказать.

Савва увидал карету, стрельцов, важного старика, шагавшего пешком за каретой.

– Морозов! – узнали в толпе.

И тотчас Савву толкнули в спину, да так сильно, что он упал под ноги стрельцу, стрелец стукнул его древком бердыша, перешагнул через него.

Заорали, побежали…

Савва увидел в полушаге от себя золоченые спицы на колесах царицыной кареты, услышал высокий, напуганный женский голос:

– Чего они хотят? Чего дерзят?

Савва поднял голову: возле кареты стоял Морозов и быстро, хрипло отвечал царице:

– Этих молодцов нужно всех перевешать. Распоясались!

Савва вскочил, побежал, но его ударили промеж лопаток, схватили, толкнули. И он увидал себя среди таких же, как он. И своего названого брата.

– Ты здесь! – обрадовался Савва и обомлел: у брата руки скручены веревкой.

Стрельцы окружили, погнали арестованных бегом, потому что в стрельцов из толпы летели камни и палки.

Досталось и боярам, а больше всех Семену Пожарскому – лицо камнем рассекли.

Арестованных было шестнадцать человек, их отвели в Цареконстантиновскую башню, где был застенок.

Царица Мария Ильинична донесла слезы до своих покоев, перед Анной Михайловной Ртищевой расплакалась.

– Боже мой, какие они все страшные! Они хотели убить милого, доброго Бориса Ивановича. Я слышала, они грозили ему. Страшно! Живешь и не знаешь, как страшно жить!

К царице пришел государь. Сел с ней рядышком, по плечу гладил.

– Такая уж наша судьба, у царей! То ничего-ничего, все живут, все довольны, а потом – раз! Как шлеей под хвост. Бегут, орут, бьют.

– Но чего они хотели?

– Они всегда чего-нибудь хотят. Бориса Ивановича грозились убить, а кто посад им устраивает? Борис Иванович. Кто налог на соль отменил? Борис Иванович. Никто о простых людях так не печется, как Борис Иванович… Чернь благодарной не бывает.

В застенке человека, поднятого на дыбу, Борис Иванович сам спрашивал:

– На чьем боярском дворе писали челобитную? Кто вас подослал царице челом ударить? Палачи!

Палачи старались, трещали кости, но поднятый на дыбу молчал.

– Ну так и навеки у меня разговаривать разучишься! – взъярился боярин. – Отрезать ему язык.

Палачи открыли рот упрямцу и ахнули:

– У него язык до нас отрезали.

– Тьфу ты, пропасть! Снимите его! Ради завтрашнего праздника не трогайте их больше. В субботу приду!

На крыльце дома Бориса Ивановича встречал управляющий Моисей.

– Господин, я тебя давно дожидаюсь. – По тощему лицу Моисея ходили красные пятна.

– Говори.

– Пока ты был на богомолье, я изучал положение светил на небе. Быть большому несчастью, господин. Будут смерти среди высших людей, две или три. Сам ты тоже подвергнешься опасности.