Владислав Бахревский - Тишайший

– Боярин Григорий Гаврилович, – обратился государь к Пушкину, – поди ты к ним. Скажи, что государь печалуется на такое непокорство. Пусть без мешканья отпустят князя.

С Пушкина сорвали платье, били кулаками куда попадя, еле дворцовая стража выхватила, втолкнула во дворец.

Государь стоял у окна и все видел.

Перекрестился, подошел к патриарху.

– Благослови, святой отец. Пошел.

Толпа прибывала. Среди простолюдинов стояли, не мешая бесчинству, стрельцы.

– Вышел! Вышел!

– Что означает такое неотступное… – крикнул государь, и голос у него сорвался, – такое неотступное домогательство?

– Где наши товарищи? Ты обещал отпустить! – ответили государю.

– Вот они! – Из дворцовых дверей выпускали по одному вчерашних зачинщиков.

Савва шел вместе с названым братом, загляделся на царя, оступился. Толпа поймала его.

– Плещеева своего выдай! – не успокоились бунтовщики.

– Я хочу сам расследовать, в чем вины Леонтия Стефановича, – ответил государь. – Пусть он за свои худые дела держит ответ. А наказание ему будет самое строгое.

С тем государь удалился, а Морозов, не появляясь перед толпой, приказал стрелецким полковникам построить войско и выбить не унимавшуюся толпу из Кремля.

Раздались команды, но стрельцы, поднявшись на крыльцо, крикнули народу:

– Люди! Не бойтесь нас! Кричите громче, чтоб сегодня же выдали нам изменщика и тирана Плещеева! Мы – с вами!

Стрельцы выбрали десять человек, и те пошли к государю и сказали:

– Великий государь Алексей Михайлович! За тебя мы готовы голову положить, но за лютого супостата Плещеева нам не стоять! А если за него пойдем, то будет нам от людей вечное проклятие! Выдай, бога ради, Плещеева, пока дело не до шло до большой беды.

Алексей Михайлович снова вышел на Красное крыльцо.

– Мой кроткий, добрый народ! – воскликнул он со слезами. – Видно, крепко тебя обидели, коли ты в таком смятении и буйстве. Но Богом вас молю, люди! Не проливайте крови в пятницу. Завтра я выдам вам головой Леонтия Стефановича.

Морозов сложа руки не сидел. Он послал верного человека с приказом своим дворовым холопам – вооружиться и напасть на изменников стрельцов.

На кремлевских площадях завязались драки. Одного старика стрельца зарезали.

Стрельцы кинулись в царские палаты.

– Великий государь, защити от Морозова! Наших людей слуги его калечат и до смерти ножами режут.

– Защитите вы меня от самоуправства слуг Морозова! – ответил Алексей Михайлович. – Если они позволяют себе слишком много, то отомстите за себя!

Неосторожные вырвались слова у государя.

Прямо из царевых палат стрельцы и толпа кинулись к кремлевскому дому Бориса Ивановича Морозова.

На крыльцо выбежал управляющий Моисей. У него были припасены столы с угощениями, но волшебник рта не успел открыть – ударили дубиной по черепу, затоптали, ворвались в дом.

Анна Ильинична стояла в горнице, подняв над головой икону Спасителя.

Икону у нее вырвали, разбили. Боярыню вытолкали из дома, приговаривая:

– Не будь ты сестра царицы, мы бы тебя изрубили на мелкие куски!

И начался погром.

Морозов, заботясь о казне, платил стрельцам голодное жалованье, и стрельцы ему припомнили теперь свои обиды.

Драгоценные иконы разбивались топорами, платья рвали и резали, жемчуг и драгоценные камни толкли в порошок и выкидывали в окна.

– Не трогайте! То кровь наша! – кричали бунтовщики.

Серебряная карета, стоявшая под особым навесом во дворе, вызвала у народа неистовую злобу. Снаружи и изнутри карета была обита золотой парчой, подкладка на соболях, ободы на колесах, чеки, гвозди – все из серебра. Карету протыкали, резали, сминали дубинами.

Кинулись в погреба, откупоривали бочки с медами, винами, водками. Напились, но выпить все сил не хватило, бочки разбили. Вина в подвалах набралось по колено, а в доме уже разложили несколько костров, огонь добрался до подвалов, и в небо пыхнул столб синего пламени, пожирая постройки и людей.

Но основная толпа давно – уже покинула разоренное гнездо Морозова и ломилась к Назарию Чистому – соляному королю.

Думный дьяк, как услышал, что грабят Морозова, кликнул слуг, чтоб они вынесли его из дома, но болящего бросили. Слуги, не дожидаясь прихода стрельцов и толпы, успели разбежаться.

С помощью мальчика на побегушках Назарий забрался на чердак, укрылся под берёзовыми вениками и попросил мальчика, чтоб он забросал его копчеными окороками.

Толпа вломилась в открытые двери и тотчас схватила мальчишку, который уже набил карманы золотыми монетами, но не успел улизнуть из дому.

– Убьем! Где кровопийца?

Мальчик показал пальцем на потолок.

Назария сдернули с чердака за ноги, били палками по голове, пока не расплющили. Труп раздели донага и бросили на навозную кучу.

– На Плещеева! – звали толпу вожаки.

– На Траханиотова! В новые палаты! – кричали другие. – Петр Тихонович тоже на соляной казне руки погрел.

– А Пушкина забыли? Его аршин да весы?

– Всех бояр надо искоренить!

Толпа разделилась, кинулась по Москве, освободила Кремль.

В тот день было разграблено семьдесят лучших домов.

В Китай-городе – дом Никиты Ивановича Одоевского и дом Михаила Михайловича Салтыкова. В Белом городе, на Дмитровке, – дома дворецкого Алексея Михайловича Львова, боярина Григория Гавриловича Пушкина, боярина Глеба Ивановича Морозова, на Петровской – дом Василия Толстого… Многим досталось.

За обиды платили разом и сполна.

Водя необыкновенно длинным перстом по строкам библии, Никон читал книгу пророка Даниила, взглядывая на прихожан страшными пронизывающими глазами. Вдруг он закрыл книгу, застегнул на застежки и долго стоял молча, глядя поверх голов.

– Великий Навуходоносор, царь царей, был лишен Господом ума и семь лет, подобно волу, питался одною травой. По прошествии сего времени Навуходоносор вместе с рассудком возвратил прежнее благоденствие. Так наказывает Господь забывших страх. Так Господь награждает тех, к кому вернулся рассудок.

В редких церквах служили в тот день вечерню. Попрятались попы от рассерженных людей.

В церкви Новоспасского монастыря службы шли чередом, и всякий раз Никон говорил людям слово, уча страху божьему.

Государю о том доложили, и он попросил, чтоб Никон помолился за здравие царицы. Напуганная буйством толпы, беременная царица заболела. В Кремле было тихо.

Борис Иванович Морозов, окруженный дворцовой стражей, ходил на пожарище.

– Я заплачу им за каждый уголок разоренного моего гнезда, – сказал он, словно бы поклялся, и отдал приказ собрать наемных офицеров и солдат из немцев и привести в Кремль для обережения государя и государыни.