Василий Седугин - Мстислав Великий. Последний князь Единой Руси

Когда возвращались из собора, парень в княжеской одежде шел следом и проводил ее до княжеского дворца. Входя следом за отцом в дверь, она оглянулась, и вновь их взгляды встретились, и вновь мир перед ней заколыхался, а пол заходил ходуном...

Поднявшись в свою светлицу, Пригожа тотчас кинулась к окну. Он стоял возле дерева и смотрел на окна дворца. Он ее не видел, но она хорошо разглядела его. Он был очень красив, высок, строен, с длинными белокурыми волосами и правильными чертами лица. Юноша ее девичьих грез, за ним она была готова пойти хоть на край света.

За обедом воевода Путята, приглашенный отцом в гости, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Шел сейчас к вам и заметил возле терема парня. Сдается мне, что это сын Олега Святославича, Всеволод, стоит.

Олега Святославича считали в роду Мономаховичей злейшим врагом, поэтому Мстислав ответил не задумываясь:

– Святославичам путь к нашей обители заказан раз и навсегда. Сколько бед и несчастий принес Олег Святославич нашему роду. Изгнал отца из Чернигова. Убил моего брата. Неоднократно наводил половцев на русские земли. Обо всех его пакостях невозможно сказать. Так что ты ошибся, воевода. Не мог его сын оказаться возле терема. Это кто-то другой, наверно, кто-нибудь из киевлян забрел в наши пределы...

Никто не обратил внимания, какими пунцовыми стали щеки Пригожи. То, что она услышала, едва не лишило ее рассудка. Полюбившийся ей княжич – из ненавидимого Мономаховичами рода Святославичей! Она всю жизнь слышала о них, представляла почти людоедами и никак не могла ожидать, что среди них окажется такой красавец. Она едва досидела до конца ужина, ушла к себе в светлицу и упала в кровать, подушкой заглушая свои рыдания.

Но на другой день она нет-нет да и выглядывала в окно. Наконец он появился. Она прислонилась к стене, чувствуя, как полыхают щеки. Успокоившись, переоделась и незаметно вышла. Он шагнул ей навстречу, и они пошли рядом, изредка взглядывая друг на друга.

– Тебе разрешили гулять? – наконец спросил он; голос у него был глубокий, грудной, покровительственный и ей пришелся по душе.

– Я сама ушла.

– Ругаться будут.

– Не будут. Я уже взрослая. А ты в Киеве живешь?

– Нет, я черниговский. Приехали с дядей Ярославом на рынок и еще по кое-каким делам.

– Надолго?

– Дядя скоро уезжает, но я могу остаться. А ты?

– Мы на днях возвращаемся в Новгород.

– А потом когда приедешь?

Она пожала плечами.

– Может, никогда? – спросил он.

– Может, никогда, – эхом ответила она и взглянула ему в лицо; он увидел, что в глазах ее стояли слезы, и стал успокаивать:

– Ничего. Я сам как-нибудь загляну в Новгород.

– Правда? – с надеждой спросила она.

– А что? Соберусь и приеду. Семь верст не крюк!

Она успокоилась. Они шли молча, внимательно рассматривая валежник и жерди, уложенные на пешеходной дорожке. Улица кончалась, впереди виднелся лес, Пригоже не хотелось идти дальше, она сказала:

– Свернем к Десятинной церкви, – и пошла через дорогу. Она думала, что Всеволод последует за ней, но, обернувшись, с удивлением увидела, что он стоит на прежнем месте.

– Чего же ты? – спросила она. – Иди сюда.

– Нет, ты иди, – набычившись, ответил он.

– Я не хочу в лес.

– А я не желаю гулять по улицам, – ответил он.

Так стояли они некоторое время. Пригожа не могла вернуться, потому что считала это унижением своего девичьего достоинства: он ухаживает за ней, пусть уступит. А Всеволод, видно, рассуждал по-другому: женщина должна подчиняться мужчине. Наконец Пригожа повернулась и медленно побрела по улице, надеясь, что он догонит ее. Но он не догнал, и она одна вернулась во дворец.

Всеволод пришел на другое утро. Она спустилась к нему, подошла насупленная, но он сказал как ни в чем не бывало:

– Отправимся сегодня на рынок? Мне дядя поручил купить кое-что из оружия.

Ничего не ответив, Пригожа зашагала к Подолу. Они стали обходить торговые ряды, которым, казалось, конца-края не будет. Всеволод не удержался, преподнес Пригоже искусно изготовленное ожерелье. Это был настоящий княжеский подарок, даже окружающие люди зацокали языками от восторга. Дальше Пригожа, кроме подарка и Всеволода, ничего не видела. Она то гладила ладонью холодноватые драгоценные камни, в изобилии усыпавшие украшение, то кидала сияющие взгляды на княжича. А он шел рядом, невозмутимый и уверенный в себе.

Ей хотелось еще походить по торговым рядам, просто так, чтобы люди полюбовались и позавидовали подарку, потому что больше народу, чем на рынке, было не встретить, но Всеволод купил саблю арабской работы и собрался домой. Но вдруг остановился и пригласил ее в харчевню. Простой люд на рынке питался пищей, приготовленной тут же на костре. Но знатные и богатые люди предпочитали перекусывать в приспособленных для еды домах; там были столы, скамейки, посетителей обслуживали бойкие парни в чистых нарядных рубахах, перетянутых поясами.

Всеволод заказал для себя блины со сметаной и бокалом пива, а Пригоже – кусок пирога с зеленым луком и яйцами и сыту – медовый взвар на воде. Потом они пошли по улицам Киева. Он с усмешкой и обожанием смотрел на нее. С усмешкой потому, что она никак не могла расстаться с украшением, поочередно то гладила, то накрывала его ладонью. Она наслаждалась, жила им. Боже мой, как мало нужно девушкам для счастья! А обожание его было от милого лица девушки, которое словно сияло; оно было свежее и такое светозарное, что, казалось, воздух вокруг него был пронизан этим светом. Он заметил между бровями у нее поперечную, упрямую морщинку, и ему почему-то подумалось, что вчера они поссорились из-за этой упрямой морщинки... Но в этой девушке было столько очарования, невинности и непосредственности, что он готов был быть с ней бесконечно.

На углу улиц Всеволод предложил:

– Перейдем на ту сторону или пройдемся до леса?

Она поняла намек, ответила, кинув на него игривый, непокорный взгляд:

– Как скажешь...

В лесу было прохладно и тихо, только кроны деревьев слегка качались, по земле плавали расплывчатые тени. Все это настраивало на близость, и он осторожно обнял ее за пояс; она не отстранилась.

– Мне кажется, я не иду, а плыву среди мелколесья и высоких трав, – тихо произнес он, наклоняясь к ее уху.

– Я тоже ног не чувствую, – призналась она ему. – Такая легкая, словно воздушная.

– Представь себе, идем, идем вот так и вдруг взмываем вверх к верхушкам деревьев...

– И летаем среди них, раскрыв руки...

– А под нами белочки прыгают, орешки грызут...

– И вдруг из чащобы леший вываливается...

– Громадный такой, с зелеными немигающими глазами.

– А уж лохматый! Страсть глядеть, как волосами зарос!

– А мы не боимся его и улетаем на полянку!