Виктор Поротников - «Злой город» против Батыя. «Бессмертный гарнизон»

Протиснувшись внутрь полутемного войлочного жилища через низкий дверной проем, завешанный пологом из собачьих шкур, Матвей Цыба обнаружил там еще несколько русских рабов. Войдя в полумрак с дневного света, Матвей Цыба различил в юрте лишь людские фигуры, не разобрав их лиц.

Вдруг, раздался удивленный женский возглас:

– Матюша, ты ли это? Как ты здесь очутился?

Услышав голос жены, Матвей Цыба вздрогнул и пришел в сильнейшее волнение.

– Фаина?! Ты почто здесь? – забормотал он, ощутив на своих плечах пальцы супруги. Та ощупывала его, словно не веря, что это ее суженый. – Ты же должна быть вместе с детьми в Дедославле!

– Мы и отправились в Дедославль, как ты нам велел, – ответила Фаина, потянув мужа за собой к лежанке у войлочной стенки. – Но по пути туда мы наткнулись на татар и угодили в неволю.

– Так наши дети тоже в татарском стане?! – с горечью воскликнул Матвей Цыба, опустившись на жесткую постель. – Господи, за что мне такое наказание! За что?!

Обхватив голову руками, Матвей Цыба со стоном закачался из стороны в сторону.

– Детки наши другому татарину во владение достались, юрта его стоит недалече от нашей. Я их часто вижу. – Фаина всхлипнула, присев рядом с мужем. – Ладу нашу хозяин ее пользует в постели почти каждую ночь, а ведь ей всего-то четырнадцать лет. Голубка наша жалуется мне, что измучил ее своими домогательствами хозяин-боров, при каждой встрече жалуется. Тяжко и противно ей, голубушке, делить ложе с нехристем! Сыночка нашего за нерасторопность в работе постоянно плетью хлещут, живого места на нем нету. Я, как увижу его, так и плачу. Вот горе-то горькое! – Фаина разрыдалась, прижавшись к мужу.

– Неволя есть неволя, – мрачно обронил Матвей Цыба, погладив жену по растрепанным волосам.

Когда глаза Матвея Цыбы привыкли к полумраку, то он с изумлением узнал среди прочих невольников смерда Оверьяна и его пышнотелую дочь Бажену. Те тоже узнали боярина и подсели к нему, чтобы перекинуться парой слов. Выяснилось, что на их сельцо четыре дня тому назад вышел татарский дозорный отряд. Татары пленили всех жителей села и увели за собой, забрав также всех коров и лошадей.

Матвей Цыба, внутренне волнуясь, поведал жене, что свел знакомство с Оверьяном и его дочерью, когда ночевал у них в избе по пути в Брянск.

– Славным угощением попотчевал меня тогда Оверьян, – добавил Матвей Цыба.

– Да уж, – усмехнулся Оверьян, незаметно ткнув боярина в бок, – щедрый стол накрыл я для тебя в ту ночь и вельми мягкое ложе тебе постелил…

– Я ведь щедро расплатился с тобой, друже, – поспешно сказал Матвей Цыба. – Разве нет?

– Конечно, боярин, – промолвил Оверьян. – Все было честь по чести. О чем говорить! Серебро твое я надежно спрятал, нехристи его не нашли. Отложил я эти деньги на приданое моей Бажене. – Оверьян притиснулся поближе к Матвею Цыбе и прошептал ему на ухо: – Не хочу в неволе у татар спину гнуть, подумываю удрать от нехристей в лес вместе с Баженой. Могу и тебя с собой взять, боярин.

– Я в долгу не останусь! – тихо произнес Матвей Цыба, глядя в глаза Оверьяну. – Но… мне бы еще жену и деток из неволи вызволить.

– Это как получится, боярин, – вздохнул Оверьян. – Моя женушка тоже в неволе мыкается, где-то неподалеку, но я ее почему-то нигде не вижу, хотя с другими пленными русичами сталкиваюсь постоянно. Коль подвернется случай для бегства, придется мне спасаться самому и дочь спасать, а с женой своей придется распрощаться навсегда. Тут уж выбирать не приходится. Вот и ты, боярин, мысленно рассуди, кого ты сможешь с собой в побег взять, супругу иль детей. Супруга-то по счастью рядом с тобой в неволе оказалась, а с детками ты разлучен. Опять же смекай, боярин, попытка у нас будет одна-единственная, ежели не сумеем убежать, то мунгалы нас не пощадят.

Матвей Цыба угрюмо покивал головой, сознавая жестокую правоту Оверьяна. Ему предстояло сделать тяжкий выбор: попытаться вырваться из неволи вместе с женой и бросить на произвол судьбы детей. От этих мучительных размышлений у Матвея Цыбы даже сердце разболелось.

Фаина без колебаний заявила мужу, что без детей она в побег не пойдет. «Пусть сгину в неволе татарской, но деток своих не брошу! – сказала отважная женщина. – А ты, голубь мой, спасайся, коль случай подвернется! Ты еще не старый, сможешь новую семью завести».

Роман Старый и брат его Анфим Святославич не участвовали в битве на Калке, поэтому до сей поры татар они не видывали. Орда, подвалившая ко Вщижу, была огромна: тысячи конников и сотни громоздких повозок на больших деревянных колесах без спиц заполнили заснеженное поле на берегу Десны, где несколько дней тому назад стояли станом полки князей Ольговичей. Татары составили свои возы в гигантский круг, в середине которого один за другим быстро выросли войлочные шатры с круглым верхом. Рядом со становищем татары соорудили из жердей загоны для овец, коров и верблюдов.

Татарская орда подошла ко Вщижу с северной стороны, двигаясь по правобережью Десны. Был полдень, когда над городом тревожно загудели боевые трубы, ворота немедленно были закрыты, а на крепостные стены и башни поднялись вооруженные ратники в кольчугах и шлемах.

Татары продвигались на юг довольно медленно из-за своих обозов и стад, поэтому жители окрестных сел загодя успели укрыться за валами и стенами Вщижа. Город был забит людьми, которые стекались сюда большими и малыми группами в течение последних двух дней. Слух о несметном множестве татар катился как снежный ком, от села к селу, обрастая небылицами и кривотолками. Многие смерды с женами и детьми предпочли податься в Брянск и в окружавшие его дремучие леса. Кто-то из смердов ушел на запад в Ормину и Стародуб в надежде, что в те края татары не сунутся.

Вщиж гудел как растревоженный улей. Горожане и сбежавшиеся сюда смерды толпами валили на крепостную стену, окружавшую посад, чтобы своими глазами узреть злобных мунгалов, разоривших дотла Залесскую Русь, опустошивших неприступную Рязань и славный град Владимир.

На мощную угловую башню поднялись Роман Старый и Анфим Святославич со своими воеводами. Разглядывая в узкие бойницы татарское становище, до которого было всего полверсты, князья-братья и их военачальники обменивались тревожными репликами.

– Ну, други мои, что делать станем, коль нехристи сразу со всех сторон на приступ пойдут? – промолвил Роман Старый, вглядываясь зоркими глазами в татарский стан. – Мунгалов, похоже, никак не меньше двадцати тыщ, а у нас всего-то шесть сотен воинов. Не сможем мы одновременно все стены оборонять.

– Смердов вооружим, княже, – сказал воевода Богуслав с широкой, как лопата, бородой. – Из одних смердов сможем цельный пеший полк собрать!