Виктор Поротников - «Злой город» против Батыя. «Бессмертный гарнизон»

Бату-хан в тот вечер встречал своих военачальников с искаженным от гнева лицом. Ни одному из татарских воинов за весь день так и не удалось взобраться на верхнюю площадку крепостной стены Козельска. И это несмотря на то что татары имели над козельчанами десятикратный перевес!

Три дня после первого неудачного приступа татары приходили в себя, залечивали раны и не высовывались из своих становищ. На луговине возле опушки леса татары сложили в большие кучи своих убитых, закидали эти страшные курганы дровами и подожгли. Гарь и смрад от сгоревшей человеческой плоти порывы южного ветра донесли и до Козельска.

Козельчане, ничего не знавшие про погребальные обряды татар, решили, что озлобленные неудачей степняки мучают и жгут на кострах русских пленников.

Наконец, благодаря стараниям Никифора Юшмана козельские воеводы большинством голосов постановили посреди ночи совершить двойную вылазку за городские стены. Один отряд козельчан должен был сжечь осадные машины татар, другому отряду предстояло ворваться в становище Гуюк-хана и перебить как можно больше врагов. При этом прежде всего надлежало убивать знатных мунгалов и мастеровых-китайцев, умеющих изготовлять негасимый огонь.

Уничтожить татарские камнеметы вызвался сын боярина Ефима Срезня Пачеслав, собравший для этой цели три сотни добровольцев. Во главе второго отряда встал Никифор Юшман, под его началом собралось восемьсот ратников. Пачеславу и его воинам предстояло, выбравшись ночью из города, залечь в кустах неподалеку от первой линии татарских дозорных, охраняющих катапульты. Сигналом для нападения на татар для людей Пачеслава должен был стать переполох в становище Гуюк-хана, на который должны были обрушиться ратники Никифора Юшмана после глубокого обходного маневра. Отряду Никифора Юшмана предстояло в первой половине ночи выйти из Козельска через восточные ворота, перейти вброд речку Другусну, затем по лесистым холмам зайти в тыл к татарскому войску и уже после полуночи напасть на лагерь Гуюк-хана. От этого татарского становища было ближе всего до выдвинутых в поле катапульт. Никифор Юшман намеревался, сделав свое дело, пробиться к отряду Пачеслава, чтобы вместе с ним отступить обратно в Козельск.

Едва узнав, что Василий вступил в отряд Пачеслава вопреки запрету Никифора Юшмана, Купава пришла в светлицу к княжне Гремиславе. Упав перед княжной на колени, Купава стала умолять ее, чтобы та не отпускала Василия на вылазку.

– Не княжеское это дело! – молвила челядинка. – Наши ратники и без Василия уничтожат эти камнеметы проклятущие, неча ему головой рисковать.

– И я того же мнения, – сказала Гремислава, подняв Купаву с колен. – Однако остановить Василия я не могу, прости. Стыдно ему в стороне оставаться, когда многие сотни козельчан готовы добровольно идти на опаснейшее дело. Все, что я могу сделать, милая, это отправить вместе с Василием своего гридня Янислава, дабы тот оберегал Васю в сече с татарами. Не беспокойся, – Гремислава дружески взяла Купаву за руку, – Янислав – воин отменный! Ежели доведется, то он и Сатану одолеет! К тому же Радим тоже будет подле Василия. Этот младень тоже не промах!

– И все же тревожно у меня на сердце, – простонала Купава. – Нехристей на равнине видимо-невидимо, а наших-то удальцов всего ничего.

– Успокойся. Сядь. – Гремислава усадила Купаву на стул. – Ты верь в лучшее, милая. Господь не оставит наших ратников! Не торжествовать язычникам степным над христианами!

Обняв Купаву за плечи, Гремислава посмотрела ей в глаза. Княжна вдруг прониклась к челядинке признательностью и сочувствием, позабыв о том, что еще совсем недавно она была полна неприязни к ней.

Любовь к Василию и тревога за его жизнь неожиданно сблизили двух этих девушек, таких разных по характеру и сословному происхождению.

В огромной белой юрте Бату-хана в эту ночь происходило камлание шамана Судуя. Язычники-монголы поклонялись различным духам, добрым и злым, но главенствовал над всеми духами, по поверьям степняков, бог неба и грома – Тэнгри. Монгольские шаманы пользовались почетом и уважением как у своей знати, так и среди простых кочевников. Шаманы умели не только разговаривать с богами и предсказывать будущее через это общение, они также умели насылать и уничтожать порчу, врачевать людей и животных, делать заговоры от ран и неудач в делах… Ни одно важное начинание у монголов не совершалось без камлания шаманов, то есть их обращения к духам и к богу Тэнгри. Правители степных племен старались отыскивать и держать подле себя самых опытных шаманов, обладающих каким-нибудь чудодейственным даром или амулетом.

Шаману Судую было семьдесят лет. Это был, несмотря на свои годы, еще довольно крепкий старик с длинными седыми волосами, с жиденькой седой бородкой и редкими усами. Его скуластое темное от загара лицо с узкими глазами и приплюснутым носом было покрыто сетью глубоких морщин. Свою голову Судуй покрывал войлочной конусообразной шапкой, к краям которой были привязаны бечевками различные амулеты из кости и дерева. Такие же священные амулеты свешивались на тонких веревочках с пояса Судуя, которым он подпоясывал свой старый рваный чапан. Судуй не расставался с бубном и деревянными палочками для гадания, которые обычно находились в небольшом мешочке, подвешенном к поясу.

Перед тем как предсказывать будущее или уничтожать порчу, Судуй сначала долго приплясывал, напевая хриплым тягучим голосом священную молитву и ударяя в бубен. Таким образом Судуй пытался усыпить бдительность злых духов и заручиться поддержкой духов добра. Приплясывания и пение Судуя могли длиться несколько минут, но могли растянуться и на целый час: все зависело от того, какой важности задачу перед ним ставили. Шаманов в татарском войске было несколько десятков, но самым влиятельным среди них был Судуй, служивший самому Бату-хану.

Судуй знал Бату-хана с малолетства, тот когда-то служил его отцу Джучи. Предсказав Джучи, как и когда тот умрет, Судуй ни в чем не ошибся. По этой причине Бату-хан, возмужав и унаследовав отцовский улус, приблизил Судуя к себе и никогда с ним не расставался.

В эту ночь Бату-хан подарил Судую лисью шубу, попросив его узнать у духов, когда, наконец, его тумены возьмут Кизель-Иске. Еще Бату-хану хотелось знать, велико ли воинство у черниговских князей и стоит ли татарам его опасаться.

Попрыгав с завываниями и ударами в бубен вокруг очага, Судуй уселся на ковер, сложив ноги калачиком. Достав из мешочка горсть тонких палочек из кизилового дерева, Судуй швырнул палочки прямо перед собой. Палочки разлетелись веером по желто-голубым узорам хивинского ковра. Склонившись над палочками, Судуй что-то невнятно бормотал себе под нос, чуть покачиваясь из стороны в сторону.