Ирена Гарда - Мата Хари. Танец любви и смерти

– Ты говоришь это мне? – еще больше рассвирепела Маргарета, поправляя туалет и надевая туфли. – Сам начал разговор, а теперь на попятную? Ишь, какой умный! Чтоб я тебя больше не видела, понял, негодяй? Скажи своему шоферу, чтобы тот немедленно отвез меня в гостиницу!

– Но он давно спит…

– А мне наплевать! Отвези меня домой, а то хуже будет! Я сейчас заору на всю улицу, и тебе придется долго объяснять жене, почему в ее отсутствие из вашей уютной спальни доносились женские вопли.

Вконец деморализованному Киперту стало совсем нехорошо. Эта сумасшедшая запросто может опозорить его перед соседями! Достаточно того, что его ждет малоприятный разговор с Николаи. Не хватало только, чтобы к этому добавилось обвинение в прелюбодеянии с француженкой. Слава богу, что скоро он вместе со своим полком будет далеко отсюда. Звание ротмистра – вещь приятная, но своя репутация дороже.

Приняв к сведению эти соображения, он снова позвал слугу, и тот возник на пороге с такой быстротой, словно подслушивал под дверью.

– Вилли, разбудите Рудольфа. Пусть он отвезет мою гостью куда она захочет.

«К дьяволу», – добавил он про себя.

Не прощаясь, Маргарета выскочила из спальни, оставив после себя легкий запах духов.

Больше она никогда не виделась со своим бывшим любовником, который, мучимый дурными предчувствиями, отправился на следующий день объясняться в уже знакомое мрачное здание.

К его величайшему изумлению, беседа с шефом разведки прошла довольно мирно. Тот только выразил сожаление, что миссия лейтенанта не увенчалась успехом, и отпустил его на все четыре стороны.

Но стоило окрыленному Киперту выйти за порог, как Николаи дал волю своему гневу. Надо же быть таким идиотом! Не успев двумя словами перекинуться с дамочкой, сразу выложил ей все в лоб! Только дело испортил! Черт бы побрал этих хваленых аристократов, у которых мозгов меньше, чем у курицы! Этому дураку есть только одно применение – и, вызвав преданную секретаршу, он категорически потребовал:

– Магда, проследите, чтобы только вышедший из моего кабинета лейтенант при первой возможности отправился на передовую! Кайзеру нужны преданные офицеры. Вот пусть господин Киперт, который так рвался послужить Отечеству, отправляется на русский фронт.

Скромно одетая женщина, походившая больше на продавщицу крупного магазина, чем на человека, знавшего многие тайны рейха, даже бровью не повела. Для их конторы давно не было секретом, что начало войны с Россией произойдет со дня на день. Черкнув пару слов в блокноте, который держала в руках, Магда склонила голову, давая понять, что приняла указания шефа к исполнению.

Участь бедного Киперта была решена.

Маргарета тоже чувствовала себя неуютно. Правда, это не мешало ей активно готовиться к премьере, заказать целую кучу новых туалетов и заводить краткосрочные романы с немецкими офицерами, но все было как-то зыбко и странно.

В отличие от демократичного Парижа Берлин был милитаризован до невозможности. Немцы раздражали и пугали ее своей чванливостью и агрессивностью. Было такое ощущение, что огромный голодный хищник вырвался из клетки и, жмурясь от солнца, оглядывается по сторонам, выбирая добычу. Везде славили императора, словно это был не человек, а полубог, которым он, кстати, себя и ощущал.

Всегерманское помешательство с каждым днем набирало обороты. На каждом углу продавались портреты кайзера с горящими глазами и лихо закрученными усами. Во всех ресторанах и кабачках только и было разговоров об избранности немецкого народа.

Пятнадцатого июля, во время празднования двадцатипятилетия пребывания Вильгельма II на троне, весь Берлин высыпал на улицу. Почтенные бюргеры разве что не кидались под копыта коня, на котором в парадном мундире ехал пятидесятипятилетний германский император и прусский король. По всей Германии творилась та же вакханалия выражения верноподданнических чувств. Кругом раздавались хвалебные речи, возводились монументы в честь Гогенцоллернов и проводились парады.

Маргарета пыталась убедить себя в том, что все это – политика, которая ее совершенно не касается. Ее дело – танцевать и блистать в обществе, а остальное уже не важно. Но все было существенно сложнее. Можно было сколь угодно долго рассказывать себе о том, что жизнь прекрасна и удивительна, но стоило выйти на улицу и увидеть фанатично горящие глаза берлинцев, как ей становилось не по себе.

После разговора с Кипертом первым ее порывом было собрать чемоданы и отбыть на родину в сопровождении верной Анны. Дело оставалось за малым – у великой Мата Хари не было денег. Здесь же ее ожидал неплохой гонорар, а в случае его разрыва – штрафные санкции. Оставалось только уповать на бога, что все обойдется, и они с Анной успеют удрать отсюда раньше, чем грянет гром.

Свою лепту в нагнетание страха внесла ее берлинская портниха, Эмма Гершензон, до ужаса боявшаяся репрессий любимого кайзера, который винил во всех германских проблемах евреев и социалистов, независимо от того, были ли эти проблемы обусловлены капризами природы, экономическими законами или его собственными ошибками управления.

Ползая на коленях вокруг Маргареты и подкалывая подол недошитого кружевного платья, она жаловалась на трудную жизнь и на то, что, видимо, придется бросить обжитой дом и перебираться к брату в Бельгию, подальше отсюда. Фрау Крюгер, живущая через улицу, давно уже зарится на ее ателье, так что скорее всего придется продать его за бесценок, пока не отобрали бесплатно, и уехать куда глаза глядят.

Маргарета не понимала, чем так уж плох Берлин, чтобы бросить нажитое годами добро и с парой чемоданов отправиться в неизвестность. Да, конечно, город стал совсем не таким, каким был всего несколько лет назад, но ведь здесь никто не устраивает погромов и дальше глупых речей дело не идет.

– Ах, фрау Зелле, – вздохнула еврейка, – вы же сами знаете, «В начале было Слово…»

Ее черные глаза увлажнились слезами, и она еще проворнее продолжила свое дело.

Маргарета задумалась. Может, действительно она что-то не понимает в сложившейся ситуации и пора паковать чемоданы? Но нет, она не собирается бежать отсюда, как испуганная кошка от дворового пса. Она знаменитая актриса, и никто не посмеет тронуть ее хотя бы пальцем.

Отдав портнихе недошитое платье, она накинула на себя пеньюар и подошла к окну. Смеркалось. Хмурое небо заволокло тяжелыми облаками. Дувший с Балтики ветер был промозглым и навязчивым, точно зубная боль. Прохожие, подняв воротники и придерживая полы разлетающейся одежды, старались побыстрее скрыться в подъездах домов.

Внезапно из-за поворота вывернула колонна горожан, которые, стараясь чеканить шаг, выкрикивали лозунги в поддержку кайзера. Идущие по краям колонны мужчины раздавали редким берлинцам листовки.