Виктор Поротников - Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли

– Купцы и бояре поставили тысяцким боярина Твердислава, – сказал Терех. – Твердислав тоже на вылазку ходил и выказал немало храбрости. Он же и выводил уцелевших ратников обратно к рязанским валам. Во главе старшей дружины мужи градские поставили Оверьяна Веринеича.

– Ладно, Терех, – после долгой тягостной паузы промолвила Агриппина Ростиславна. – Ступай.

Гридень поклонился и скрылся за низкой дверью.

Княгиня долго сидела в неподвижности, устремив взор на покачивающееся дверное кольцо.

Страшная действительность давила на Агриппину Ростиславну, лишая ее сна и покоя. Ей казалось, что самое страшное она уже пережила, потеряв троих внуков, но, похоже, злой рок уготовил Агриппине Ростиславне еще более тяжелое испытание – стать очевидицей разорения Рязани татарами. Собственная судьба мало заботила эту стойкую женщину. Ее ужасала возможность гибели многих тысяч рязанцев, в том числе женщин и детей. Это казалось ей высшей несправедливостью. Все ее существо добродетельной христианки противилось такому печальному исходу. В то же время Агриппина Ростиславна с тяжкой горечью сознавала свое полное бессилие перед суровой неизбежностью.

«Где же ты, сын мой? Где же ты, Ингварь Игоревич? – мысленно терзалась Агриппина Ростиславна. – Почто не спешишь на выручку своего стольного града? Где ты, храброе сердце, Роман Ингваревич? Иль не ведает твоя светлая головушка о наших бедствиях?.. Господь-Вседержитель, отврати же от Рязани злые полчища татарские! Иль даруй рязанцам удачу в битве! Пособи же, Отец Небесный, христианскому воинству!»

Гибель многих храбрых мужей во время неудачной вылазки ослабила и без того небольшое рязанское войско. Храбрейшие пали в неравной сече, и теперь на ночном военном совете вовсю звучали голоса слабовольных и малодушных. Хор этих голосов возглавляли мытник Сдила Нилыч и княжеский огнищанин Лихослав.

– Чего мы добились своей вылазкой? – нападал ретивый мытник на боярина Твердислава и сотника Лукояна. – Сколь доблестных воев положили! Где теперь Яволод? Где гридничий Супрун? Где Громыхай Иванович?.. Молчите. А я молчать не стану! Ежели прежде во время приступов татарских ратники наши могли сменять друг друга в сече, то теперь сие невозможно. В сотнях осталось по тридцать-сорок человек, и те еле на ногах держатся от усталости и ран.

– Какую еще задумку нам предложишь, удалец? – вторил мытнику Лихослав, обращаясь к сотнику Лукояну с язвинкой в голосе. – В какую новую напасть вовлечешь нас горемычных? Может, прямо на Батыев стан двинем в ночь-полночь, а?

– О вылазках теперь надо забыть, – промолвил купец Данила Олексич, соглашаясь с мытником и огнищанином. – Опытных воинов совсем мало осталось. Со стариками да юнцами нам против мунгалов не выстоять!

– Брешь в восточной стене удалось заложить бревнами и камнями, – сказал боярин Любомир Захарич, в тереме которого проходил совет. – Тын позади вала возведен, как запасной рубеж. Что еще можно сделать? Давайте думать, воеводы, а не собачиться друг с другом. Мертвых все едино не воскресить, оборону же и дальше держать нужно.

Сказанное Любомиром Захаричем немного сгладило царящее на совете гнетущее напряжение. Собравшиеся стали обсуждать, стоит ли оборонять Успенский и Плотницкий околотки, если татары все же прорвутся через вал и защитный частокол.

– Я полагаю, разумнее будет воинству нашему отступить к женскому монастырю и к Соколиной горе, ибо возвышенные места защищать легче, – промолвил Оверьян Веринеич.

– Ишь, что удумал! – рассердился Сдила Нилыч. – Твой дом на холме стоит и, значит, годится для обороны, а мой дом стоит в низине и посему обречен на разорение. Я с этим не согласен!

– Пойми, Сдила, коль ворвутся мунгалы в Рязань, то они рассыплются повсюду, как саранча! – пытался убеждать мытника Оверьян Веринеич. – Не одолеть нам множество нехристей на обширном пространстве с нашими малыми силами.

– Стало быть, надо кумекать, что необходимо еще сделать, дабы не допустить мунгалов в Рязань, – проговорил Данила Олексич. – А то что же получается? Я кладовые новые ныне построил, ворота дубовые поставил, ограду новую сделал – и все это за здорово живешь отдать на разор нехристям собачьим!

– Упреки твои нам понятны, друже Данила, – произнес боярин Твердислав с некоей укоризной в голосе, – но и ты уразумей, что нам ныне не до жиру, быть бы живу.

Сразу после военного совета Сдила Нилыч, придя домой, разбудил супругу свою Пестемею.

– Одевайся, голуба моя, – прошептал жене Сдила Нилыч, чтобы не разбудить спящих сыновей. – Пришла пора золотишко наше спрятать понадежнее. Нам с тобой затемно надо управиться.

– Неужто все так худо? – пролепетала заспанная Пестемея, машинально заплетая спутанные волосы в косу. – Неужто подмога к нам не подоспеет?

– Какая подмога, откуда?! – Сдила Нилыч безнадежно махнул рукой, опустившись на постель рядом с женой. – Наши ратники, ходившие на вылазку, освободили из татарского плена двоих боярских челядинцев, коих, как оказалось, татары пленили при захвате Переяславца. Разумеешь?

Сдила Нилыч заглянул в очи супруге при мигающем свете масляного светильника.

– Ну, и что из того? – непонимающе прошептала Пестемея.

– А то, что татары уже все города вокруг Рязани разорили, даже до Ожска и Переяславца добрались! – пояснил жене Сдила Нилыч. – Юрий Игоревич отправил в Переяславец боярина Бронислава Дерновича с наказом рать собирать со всей тамошней округи, но Бронислав сгинул незнамо где, воинство так и не собрав. Остались еще братья Роман и Глеб Ингваревичи, ушедшие к Коломне и Ростиславлю полки собирать, но, я полагаю, татары и до них уже добрались. У Батыги ведь войска видимо-невидимо!

– О Господи! – простонала Пестемея. – Что же делать-то?

– Золотишко для начала нужно укрыть, а уж потом и о себе самих промыслить, – ответил Сдила Нилыч, вставая с постели и жестом веля жене одеваться потеплее. – Шевелись, милая!

Держа в руке зажженную свечу, Сдила Нилыч спустился по узкой деревянной лестнице в подвал, где хранились все его сокровища, нажитые праведным и неправедным трудом.

Все золотые монеты и различные украшения из золота мытник сложил в большую медную шкатулку, крышка которой закрывалась маленьким ключиком. Набитую золотом шкатулку Сдила Нилыч засунул в кожаный мешок.

Выбравшись из подвала, мытник застал свою супругу уже облаченной в шубу на лисьем меху, в круглой горностаевой шапочке и теплых сапожках.

Мешок с казной Сдила Нилыч нес сам, жене он доверил нести заступ и кирку.

Над Рязанью висела звездная ночь. Было безветренно и тихо, лишь изредка где-то у боярских теремов вдруг принимались лаять собаки, но вскоре умолкали.