Виктор Поротников - Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли

На вершине вала Стояна огляделась. Ни дальнего дозорного, ни ближнего нигде не было видно. Она увидела копье, воткнутое в землю, рядом валялись рукавицы, подаренные ею Вячеславу. Но где же он сам?

Стояна нетерпеливо потопталась на месте, затем двинулась по гребню вала к следующему посту.

«Не иначе, дозорные укрылись где-нибудь от ветра и развлекают друг друга разговорами», – мелькнуло в голове у девушки.

Тихий вскрик, донесшийся изо рва, остановил Стояну. Она сразу узнала голос Вячеслава.

Стояна подскочила к самому краю вала, вглядываясь в темное скопище убитых врагов, лежащих на дне рва. Она уже хотела окликнуть Вячеслава по имени, как вдруг ощутила сильный удар в горло. От этого удара Стояна невольно отшатнулась назад, круглая шапочка слетела с ее головы. Сознание у девушки помутилось, и душа ее затрепетала от ужаса, ибо она нащупала оперенье татарской стрелы, торчавшей у нее под подбородком. Не будь этого оперенья, стрела и вовсе прошла бы навылет через ее шею, такова была сила ее полета!

Стояна набрала в грудь воздуха, чтобы закричать, поднять тревогу, но рот ее наполнился кровью, ноги подкосились, и она упала навзничь, раскинув руки в стороны.

О том, что Юрий Игоревич скончался от ран, не приходя в сознание, боярину Твердиславу сообщили глубокой ночью. Твердислав в это время находился в самой высокой башне детинца, наблюдая за действиями татар, которые при лунном свете устанавливали свои метательные машины на льду Оки как раз напротив северной стены детинца.

Твердислав пришел в княжеский терем и повелел священникам и челядинцам, не дожидаясь рассвета, захоронить тело князя в одном из приделов Спасо-Преображенского собора. Затем Твердислав поспешил обратно на северную стену, поскольку прибежавший оттуда гридень известил воеводу о том, что татары обрушили на детинец град камней и горшков с зажигательной смесью.

Татарам довольно быстро удалось запалить две башни детинца, возвышавшиеся на высоком окском берегу. Чтобы огонь не распространился дальше по стене, дружинники во главе с гридничим Оверьяном Веринеичем рассыпали на пряслах стены песок, а на крышах соседних башен расстилали сырые кожи.

Дальнейшее более походило на чудо. Обстрел детинца прекратился так же неожиданно, как и начался. Подтаявший во время оттепели лед Оки не выдержал тяжести самых больших татарских камнеметов и стал проламываться под ними. На белой ледяной поверхности образовались огромные черные полыньи, в которых исчезло, уйдя на глубину, около десятка метательных машин и стоящих подле них частоколов на колесах. Татары в спешке и панике старались оттащить к противоположному пологому берегу оставшиеся камнеметы, но лед продолжал проваливаться у них под ногами. Громоздкие катапульты на массивных колесах без спиц с шумом и треском оседали в холодные окские воды, застревая на мелководье среди обломков льдин.

Несколько камнеметов татарам все же удалось вытащить на берег. Татары попытались продолжить обстрел детинца с дальнего низкого берега реки, но выпущенные из катапульт камни падали, не долетая до стен и башен детинца.

– Не иначе, услыхал Господь наши молитвы, – заметил Оверьян Веринеич, переглянувшись с Твердиславом. – Не нашими усилиями, но Божьим промыслом поглотила река камнеметы татарские!

Огонь на одной из загоревшихся башен детинца дружинникам удалось загасить довольно быстро, используя песок и сырые кожи, но другая из башен полыхала столь сильно, что подступиться к ней не было никакой возможности. Пламя утратило силу лишь после того, как обвалились перекрытия наполовину сгоревшей башни.

Гридни еще боролись с огнем среди обугленных развалин башни, когда где-то у Пронских ворот тревожно загудела боевая русская труба: «К оружию! Тревога! Тревога!..»

От восточного вала примчался гонец на неоседланном коне.

– Беда, воевода! – крикнул он Твердиславу, не слезая с коня. – Татары в городе! Лезут нехристи во множестве через восточный вал. Сотник Лукоян и Данила Олексич со своими ратниками бьются с мунгалами, не жалея сил. Подмога им нужна!

Твердислав и Оверьян Веринеич, собрав дружинников, бегом устремились в Нижний город. Гонцу было велено скакать на Соколиную гору и вести оттуда к восточному валу всех, кто может держать в руках оружие.

В Успенском околотке зазвучали тревожные сигналы другой русской трубы.

И наконец загудел растревоженным басом колокол на звоннице Успенского собора, запоздало извещая жителей Рязани об опасности, которая и без того уже стучалась к ним в дома. Отовсюду неслись громкие выкрики на чужом языке, тут и там раздавался звон мечей. Детский плач и мольбы женщин о помощи звучали то явственно, то смутно, смешиваясь с гулом сражения и трубными сигналами тревоги, витавшими над обреченным городом в это хмурое зимнее утро.

Инок Трофим, разбудивший звонаря и вместе с ним поднявшийся на звонницу, увидел с высоты, что улицы Рязани полны татар, которые врываются в дома, волокут упирающихся полуодетых женщин, сражаются с рязанскими ратниками, вставшими заслоном на Большой улице и у Вознесенской церкви. Красные продолговатые щиты русичей были хорошо заметны на фоне белого снега и темных бревенчатых домов. Разрозненные стычки рязанцев с татарами происходили и вокруг Успенского храма, на торговой площади, и по всему Плотницкому околотку. Из детинца и с Соколиной горы бежали на выручку к своим княжеские дружинники и челядинцы, среди них было немало женщин и подростков. Над этим разношерстным воинством посверкивали наконечники копий и выхваченные из ножен мечи. Кто-то из гридней нес багряно-золотистый княжеский стяг с ликом Богородицы.

Однако иноку Трофиму была очевидна вся тщетность усилий рязанцев, пытавшихся одним отчаянным натиском вытеснить врагов из городских улиц. Ему было видно с колокольни далеко-далеко. Инок Трофим, как некий провидец, оказавшийся волею случая над схватками и горестями людей, видел вдалеке множество дымов – это были вражеские становища, окружавшие Рязань. От этих становищ к Рязани двигались густые колонны татарского войска, пешие и конные. Заснеженные просторы полей были покрыты черными полчищами врагов, которые надвигались неотвратимо, как судьба.

Трофим торопливо спустился в свою келью.

Там, на столе, лежала раскрытая книга, на одной из страниц которой чернели записи, отражавшие ход событий с самого начала осады Рязани ордой Батыя.

Трофим обмакнул в чернила заостренное писало и, задержав дыхание, чтобы не дрожала рука, написал: «Сего года 6745-го декабря 21-го дня пала Рязань под натиском безбожных татар».

Поражение тургаудов в сече с рязанцами повергло Бату-хана в растерянность и озлобление, ибо такого еще не бывало. Во всяком затруднении, когда враг стоял насмерть, чтобы переломить ход тяжелого сражения или нелегкой осады, обычно бросали в битву тургаудов как головной отряд. Такой таран из опытнейших батыров всегда доселе оправдывал свое назначение. Тургауды не только неизменно одолевали любого неприятеля, но и несли при этом очень небольшие потери.