Виктор Поротников - Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли

В дверь ложницы раздался негромкий, но настойчивый стук.

Несмотря на поздний час, Евпраксия не спала.

Оторвав голову от подушки, она окликнула служанку:

– Лагута, узнай, кто пришел.

Молодая челядинка с недовольным вздохом поднялась с постели и прошлепала босыми ногами до дверей. На ее вопрос: «Кто здесь?» из-за двери прозвучал невнятный мужской голос.

– Это Апоница, госпожа, – обернулась Лагута к княгине.

– Что ему нужно? – спросила Евпраксия, уже сидя на постели.

– Он бубнит что-то про татар, которые якобы где-то близко и про сбегов из Борисова-Глебова, – ответила служанка и широко зевнула. – Не разобрать толком.

– Впусти его, – распорядилась Евпраксия.

Румяная Лагута наградила княгиню недовольным взглядом и отодвинула деревянную щеколду на двери.

В просторную ложницу, освещенную маленьким огоньком масляного светильника, вступил плечистый одноглазый бородач в длинном плаще поверх теплого кафтана и запорошенных снегом сапогах. На поясе у него висел кинжал, в руках была красная парчовая шапка с меховой опушкой.

Завернувшись в одеяло, Евпраксия приблизилась к Апонице, который отвесил ей почтительный поклон.

– Молви, Апоница, что за люди прибыли из Борисова-Глебова? – нетерпеливо спросила княгиня. – Ты разговаривал с ними?

Апоница вежливо прокашлялся в кулак и ответил, не поднимая глаз на Евпраксию, стоящую перед ним с распущенными волосами и обнаженным правым плечом, виднеющимся из-под поспешно наброшенного одеяла:

– Сбегов больше сотни нахлынуло к нам в Любичи, все из Борисова-Глебова и ближних деревень. Все в один голос твердят, что татары во множестве надвигаются со стороны Переяславца и Ожска. Нехристи жгут села и города на своем пути. По слухам, татары разорили Рязань и все города на реке Проне.

– Взят ли татарами Борисов-Глебов? – вновь спросила княгиня.

– Покуда еще не взят, но мунгалы по всей округе рассыпались, – промолвил Апоница, глядя в пол. – Нехристи захватили Новый Ольгов, Солотчу и Енино, добрались и до Сосновки, а от этого села до Любичей всего десять верст. Собираться нужно скорее в путь, княгиня. Нельзя медлить!

– Что, прямо ночью в дорогу собираться? – недовольно воскликнула Лагута. – Малютка Иван только-только угомонился и заснул, коль потревожим его, то он уже до утра не уснет.

Апоница бросил в сторону служанки сердитый взгляд, затем осмелился взглянуть на княгиню. Но едва он успел открыть рот, как Евпраксия опередила его, поддержав свою верную челядинку.

– Лагута права, не могу я сейчас будить сына, – непреклонным голосом произнесла она. – У Ванечки зубки режутся, от этого он беспокойным стал, часто плачет и спит плохо. Мы с Лагутой сегодня кое-как его угомонили, пусть поспит малютка. А утром и в путь двинемся. Токмо куда же нам теперь бежать, Апоница?

– В Ростиславль – больше некуда, княгиня, – хмуро ответил тот. И добавил, строго взглянув на Лагуту: – Не серчайте, но я подниму вас чуть свет. Дороги снегом занесло, поэтому с нашими санями быстро двигаться не получится.

Лагута заперла дверь на щеколду за ушедшим Апоницей и сердито обронила, направляясь к своей постели:

– Татары, может, и не сунутся к нам в Любичи, коль все дороги снегом занесло, зачем с теплого места срываться в метель и стужу?

Любичи были укрепленной княжеской усадьбой, возведенной среди густого соснового бора на реке Осетр. Покойный супруг Евпраксии держал свой княжеский стол в Борисове-Глебове, но большую часть года обычно проводил в Любичах, среди тишины и покоя. Отсюда через лес до Борисова-Глебова вела всего одна дорога длиной в двадцать верст.

Евпраксия никак не отреагировала на реплику Лагуты. Княгиня сидела на кровати, погруженная в печальные думы.

Смерть любимого мужа разом убила в душе красавицы-гречанки все оттенки радости. С той самой поры, когда Апоница привез весть о гибели Федора Юрьевича в Батыевой ставке, Евпраксия ни разу не улыбнулась, ни разу не притронулась к своей лютне. Ее красивое лицо в последнее время более походило на некую скорбную бледную маску. Ее голос, всегда такой добрый и приветливый, теперь все чаще звучал раздраженно, а порой и гневно.

Едва добравшись до Борисова-Глебова, Апоница убедил Евпраксию укрыться вместе с маленьким сыном в Любичах. Затерянная в густом лесу княжеская усадьба казалась Апонице самым надежным укрытием для Евпраксии и ее сына в эти горестные дни татарского нашествия. Сюда же Апоница собирался привезти и княжескую дочь Радославу, но во время ночевки в Переяславце княжна пожелала остаться у своей тетки Софьи Глебовны, супруги Ингваря Игоревича.

Апоница оставил Радославу в Переяславце без малейшей тревоги в сердце, поскольку этот город имел еще более мощные укрепления, чем в Рязани. Внешний вал Переяславца возвышался на двенадцать саженей, а ров перед ним имел глубину девять саженей.

Однако, уже находясь в Борисове-Глебове, Апоница узнал от беженцев, что татары, подойдя к Переяславцу со стороны Пронска, взяли город штурмом всего за два дня. Затем татары опустошили городок Ожск и по льду Оки ушли в сторону Рязани. Семь дней орда Батыя стояла под Рязанью, осаждая город. И вот Рязань пала, а татарская орда вновь устремилась к верхнеокским селам и городам.

Евпраксия видела, что Апоница терзается тем, что не настоял на своем и позволил княжне Радославе остаться у тетки в Переяславце. Получается, что Апоница не выполнил повеление Юрия Игоревича, не сберег его единственную любимую дочь. Евпраксия понимала, почему Апоница так рвется поскорее уехать из Любичей. Не обеспечив безопасное укрытие Радославе, о судьбе которой теперь приходится лишь гадать, Апоница с удвоенным рвением стремится увезти Евпраксию подальше от татарской угрозы.

«Ничего страшного не случится, ежели выедем из Любичей утром, – мысленно успокаивала себя Евпраксия, взбивая подушку. – Татары, может, и вовсе не доберутся до Любичей в эдакую метель, Лагута права. И страхи Апоницы пустые».

Вскоре Евпраксия заснула безмятежным сном, не ведая, что злой рок уже навис над нею и ее сыном.

Гуюк-хан и его брат Урянх-Кадан убедили Бату-хана отправить их тумены в подмогу хану Кюлькану, который со своей конницей двигался в авангарде татарской орды, устремившейся от опустошенной Рязани к верхнеокским городам. Гуюк-хан и Урянх-Кадан изобразили перед джихангиром жгучее желание заслужить его милость, но на самом деле оба лелеяли совсем иные помыслы. Зная о приказе Батыя разыскать и привезти к нему гречанку Евпраксию, эти двое проявляли самое неистовое рвение в поисках знатной гречанки. Гуюк-хан желал найти и убить Евпраксию, чтобы досадить Батыю. Урянх-Кадан намеревался взять вдову князя Федора Юрьевича себе в наложницы, дабы не только досадить Бату-хану, но и унизить его. За такое самоуправство Бату-хан мог подвергнуть ослушника суровому наказанию. И все же Урянх-Кадан был полон решимости осуществить свой дерзкий замысел.