Наталья Павлищева - Даниил Галицкий. Первый русский король

Митрополит сокрушенно качал головой:

– Я тебе, князь, расскажу, что в Никее творится, даже святые отцы вынуждены от этих проповедников Латинской церкви бежать! Крестоносцы Константинополь разорили хуже любого врага! Понимаешь, Данила Романович, христиане христианскую же церковь разорили! Святую Софию осквернили! Как с ними можно о чем-то договариваться?! Если завтра они сюда придут, кто может поручиться, что с нашими храмами такого не случится? Что наши обители не осквернят, а монахов прочь не погонят?

Даниилу хотелось возразить, только чем, не знал.

– Скажи, к чему крестоносцам походами на Русь ходить? Литву безбожниками прозвали, вроде крестить собрались, но Русь-то крещеная! Псков зачем брать? Нет, правильно этих рогатых князь Александр Ярославич бил! И бить их надо, а не лобызаться!

– Что-то ты стал слишком злым, отче.

– Станешь тут, – вздохнул Кирилл. – Если уж Никея на поклон к латинянам пойдет, то одна Русь и останется. А еще ты к ним хочешь! Думаешь, помощь окажут? Никогда! На Собор в Лион Петр ездил, что выездил? Крестовый поход объявили, только против кого, не против нас ли? Держись отцовой веры, Данила Романович, крепко держись, не то любую потеряешь или слугой у Иннокентия станешь.

Выговорившись, митрополит становился спокойней, но твердил одно: греческую веру бросать нельзя, церковь своя есть и быть должна, какая праотцами выбрана. Ничего доброго от Латинской церкви Руси не ждать!

– Еще князь Святослав из Киева латинского епископа прогнал, к чему же сейчас звать?

Пока разговаривал с ним, понимал, что так и есть, что Кирилл прав и ни на какие уговоры папы Иннокентия поддаваться не стоит, вспоминал льстивую, словно масленую улыбку Карпини, его вкрадчивый голос… Но оставался один, и снова накатывали сомнения. Все государи латиняне… Не зря же? Папа все корону предлагает принять. Если бы только корону, дело другое, а что затем?

Услышав про корону, Кирилл и вовсе расстроился:

– Вот чем тебя этот искуситель сманить пробует!

Но приходили и другие мысли. Чтобы женить сыновей или выдать замуж дочерей за европейских монархов, русским князьям приходилось каждый раз решать вопрос обряда венчания. И всякий раз это оборачивалось долгими переговорами, уговорами, они словно и в Европе, а не вместе со всеми…

Даниил Романович был набожен, исполнял все, что нужно, постился, исповедовался, старался жить по заповедям Христовым, хотя это редко получалось. Но он никогда не задумывался, в чем, собственно, разница между Латинской и Греческой церквями, ведь христианские обе, не поганые и не магометане же! Попробовал спросить у митрополита, тот попытался объяснить…

Долгие разговоры становились с каждым днем все труднее, Кирилл заметил, что князь мысленно, душой сильно отдалился, а что будет, когда женится на литовке?

Самому митрополиту все чаще приходила мысль проехать и по другим епископиям, все же не один Даниил Галицкий на Руси, нужно посмотреть, что у других делается. Киев еще в руинах, но есть Владимир, Тверь, Новгород, Чернигов, Ростов…

Уехал-таки митрополит, и Даниил словно осиротел.

Отца он помнил не очень хорошо, больше всех на него повлиял Мстислав Удатный, долгие годы вместо отца был, с ним настоящим князем стал, но потом была Калка, и что-то сломалось. Столько лет после каждую минуту, особенно когда бывали с Удатным наедине, мнилось, что тот укора боится, что сам бежал и зятя за собой увлек. Никто их позора не вспоминал, скорее они сами себя корили, и от этого было еще тяжелее рядом друг с дружкой. Мстислав действительно боялся этого укора, а Даниил никак не решался сказать, что не корит.

С Васильком дружба такая, что дай бог всяким братьям так дружить, но у князя своя жизнь, и к тому же он сам за Даниилом старается быть, как за старшим. А Кирилл моложе самого князя, но словно знал о жизни что-то такое, чего не знал никто другой. Был в его глазах и словах свет, который и заставил сначала доверить печать, потом Льва, а потом и всю Русь. Даниил не сомневался, что Кирилл станет настоящим пастырем душ людских.

Так и случилось, митрополиту Кириллу III довелось вести Русь в самые ее тяжелые годы, наставлять князей при принятии самых трудных решений, когда Русь, раздираемая со всех сторон, раздробленная княжьей враждой и заносчивостью, пыталась, нет, не усилиться, хотя бы просто выжить, съежилась до нескольких княжеств, живущих к тому же недружно… И ведь смогла! С этих самых нескольких княжеств начала возрождаться, позже превратившись в огромную державу.

А объединяла тогда все эти сожженные татарами, бьющиеся со шведами, литвой, уграми, ляхами, ятвягами, рыцарями всех мастей и королевств города и веси единая вера, другой объединительной силы не было. Люди легко привыкали к чужому языку, учились чужим обычаям, перенимали чужие умения, но вера оставалась своя. И пока она была единой, – была жива Русь.

Вот это сумел понять галичанин Кирилл, но он увидел и другое: на Галичине и Волыни эта вера начинает размываться, в том числе и княжьей волей, потому поторопился посмотреть, как во Владимире и Твери, Новгороде и Ростове, Угличе и Москве… К его радости, оказалось, что нет, ни князья, ни люд городской и деревенский не принимали римских послов и не мыслили ничего в вере менять.

Не одним князьям приходилось ломать головы над тем, какой путь предпочесть, митрополит тоже размышлял. И в тяжелом выборе между Русью Галицко-Волынской и Владимиро-Суздальской Кирилл выбрал вторую. Понимал ли он, что при этом теряет Даниила Романовича и его земли? Наверное, но сохранить веру можно было только там, на северо-востоке Руси, и он сделал этот трудный выбор.

Василько Романович жил со своей семьей во Владимире, Кирилл уехал, Андрей тоже остепенился, женившись, и Даниил затосковал совсем. Он не надеялся найти хорошую мачеху своим детям, да и кому? У князя Даниила дети взрослые, даже Устинья заневестилась. И это тоже душевная боль отца, Устинья любимица, к ней, как и ко Льву, всегда ревновали остальные дети.

За кого выдавать ее замуж, чтобы не пришлось потом забирать у мужа, как сестру? К уграм или ляхам не хотелось, одно дело сына женить, он мужчина, ему проще, да и жена за мужем переехать должна. Совсем другое дело – дочь. Когда отдавали старшую, была жива Анна, да и они сами моложе и глупее были. А эту кровиночку кому отдашь?

Но пока Даниил Романович вдруг решил жениться сам! Не бегать же ему по девкам, а схиму надевать тоже не хочется.

Невеста нашлась неожиданно, приехал в Холм племянник литовина Миндовга Товтивил, в очередной раз на дядю жаловался, между делом вскользь посетовал и на то, что сестра уж не ребенок, а мужа не найти.

– Что так? Кривовата, рябовата или вовсе уродина?