Наталья Павлищева - Клеопатра

Но если с потерей любовника Сервилия почти смирилась, то терять сына она не собиралась ни в коем случае! А тот все больше отдалялся. Однажды пожаловавшись Цицерону, что Марк пишет редко и сухо, Сервилия узнала, что оратору тот пишет куда чаще.

С того дня она куда больше общалась с Цицероном и поневоле знала обо всех раздумьях и надеждах сына, хотя и не от него самого. Слушая Цицерона или читая его письма, Сервилия и сама проникалась мыслью, что Марк хотя и умен, но абсолютно наивен. Сын верил в то, что сумеет убедить Цезаря поступать в интересах Республики и, если понадобится, даже отказаться от власти, как это когдато сделал Сулла.

За много прожитых на свете лет Сервилия немыслимое количество раз интриговала, но никогда ее интриги не выходили за рамки собственных интересов. Она не чуралась политики, но вся политическая борьба для Сервилии означала только борьбу за то или иное кресло в сенате, за властные полномочия, дававшие доходы и положение. Ей были абсолютно чужды идеалы сына и брата, боровшихся за Республику. Какая разница, какая власть в Риме, если к ней удастся приспособиться?

Теперь же, вникнув в суть дела, она поняла, что Цицерон прав, Марк просто наивный глупец и потерпит поражение в борьбе за совесть Цезаря (уж самато Сервилия знала Гая Юлия куда лучше, чем тот же Цицерон!). Брут надеялся, что Цезарь только наведет порядок в Риме и Италии, а потом передаст власть «хорошим людям», возвысив их. Цицерон, верный своей привычке не замечать наносимых обид, тут же едко пошутил, что Брут может возвыситься, разве что повесившись.

Год назад Сервилия растерзала бы оратора за такую шутку собственными руками, но сейчас слишком многое изменилось в Риме и в ее жизни, чтобы замечать даже злословие знаменитого шутника. Сервилия почувствовала себя в ловушке. Ей давно приходилось идти против всей своей семьи. Брат, сын, зять, не жалея сил боролись с ее любовником, но женщине удавалось лавировать, спасая то того, то другого. Теперь такой возможности не было. Если Марк, убедившись, что его надежды на Цезаря просто пыль, наделает глупостей, даже она не сможет спасти сына от гибели.

Несколько дней Сервилия попросту металась, не зная, как быть, и прекрасно понимая, что времена, когда она могла влиять на взгляды сына, давно прошли, если законченного идеалиста не удается переубедить даже едкому Цицерону, то что сможет она?.. Броситься к Цезарю, пока тот еще не забыл ее объятий, и умолить заранее простить глупость Марка? Но тогда сам Брут просто проклянет мать и кто знает, что придет в его голову?

Но вчера принесли известие о том, что расписки сына выкупила любовница Цезаря. Это известие решило все, Сервилия больше не сомневалась. Если нужно жертвовать сыном или любовником, она готова встать на сторону Марка!

А сам Марк в это время возвращался в Рим, находясь под сильнейшим впечатлением от встречи с Цезарем. Диктатор сорвал его едва ли не со свадебного ложа, вызвав в Галлию. Брут знал, что упрекнуть его за время правления в этой провинции нечем, а потому не беспокоился. Цезарь и не упрекал, напротив, похвалил и весьма похвалил. Даже объявил, что назначает претором!

Бруту уже сорок лет, в этом возрасте для человека с его происхождением и возможностями добиться должности претора просто необходимо, но он не прошел положенных ступеней до преторского поста, а вот муж его сестры Юнии Терции и давнишний приятельединомышленник Кассий, за которого так ратовал перед Цезарем Марк, эти ступени прошел и имел куда больше опыта для исполнения должности претора.

Понимал ли Цезарь, что сеет если не вражду, то зависть между приятелями? Прекрасно понимал, мало того, на возражения Кассия, что он сам куда больше готов быть претором, улыбнулся:

– Я об этом помню, Кассий, но дело в том, что я хочу, чтобы таковым стал именно Марк Брут.

Хитрый ход диктатора действительно поссорил неразлучных друзей, Кассий не поверил, что Брут не заключил с диктатором сделку, пожертвовав интересами Республики ради собственной выгоды. Обиженный подозрениями Марк ответил резко, в результате друзья долго даже не разговаривали.

В Цизальпийскую Галлию, кроме Марка Брута, приехал и Марк Антоний, а еще внучатый племянник самого Цезаря Октавиан. И Цезарь, простив Марку Антонию наделанные ошибки за время своего отсутствия в Риме, снова приблизил веселого рубаку. Раньше Брут не воспринимал красавцатезку совершенно, казалось, что только безмозглый глупец способен тратить время и силы на любовниц вроде актрисы Кифеиды или жениться на хотя и безумно богатой, но развратной Фульвии, когда на свете есть столько других интересов! Но оказалось, что Марк Антоний совсем неплохой парень, и нрав у него действительно веселый, а выпить красавец любит от души, и зла ни на кого не держит…

А еще Брут пожалел Октавиана, оставшегося сиротой совсем маленьким и выросшего без отца. Марк помнил, как не хватает мальчику умного наставника! Его отчим был прекрасным человеком и никогда не делал различия между пасынком и своими дочерьми, больше того, признал его своим сыном и все наследство оставил именно Марку, но это не то…

Идеалист Брут был очарован Цезарем, простившим, как казалось, всех врагов, добродушным, хотя и не слишком далеким Марком Антонием, прыщавым и хилым бедолагой Октавианом… А еще возможностью влиять, как ему мнилось, на поступки Цезаря. Наверное, это черта всех идеалистов, им нужно не просто показать, где край пропасти, но и столкнуть туда, чтобы уже в падении они поняли, что шагнули зря.

Ни едкие замечания Цицерона, ни злость друзей, ничто пока не могло переубедить Брута в его ошибке. Оставалось только ждать, когда свалится…

Цезарь был доволен, он сумел перессорить бывших своих врагов, если те и помирятся, то холодок недоверия останется, не позволив снова создать сильную оппозицию. Марк Брут и Кассий были не единственными, кого диктатор столкнул лбами. Но был ли у Цезаря, мечтавшего получить хоть какуюто передышку для устройства мирной жизни, другой выход? Убивать противников, чтобы оказаться в одиночестве против множества новых врагов? Не лучше ли приручить их и вынудить работать в его упряжке?

Диктатор приходил в себя в своем имении в Лавике, решив не возвращаться в Рим до самого испанского триумфа. Это была самая длинная осень в истории Рима и Италии, продленная указом Цезаря на целых два месяца. Ему казалось, что именно эти два месяца помогут не только отдохнуть, но и разобраться в себе, в своих дальнейших планах.

Он достиг в Риме максимума возможного, еще чуть, и Цезаря провозгласят новым царем, хотя вся власть монарха у него уже почти есть… Вставал вопрос: а что дальше? Просто сидеть, царствуя, он не мог. Диктатор вспомнил убеждение Клеопатры в том, что он должен завоевать Парфию. Да, наверное, но годы уже не те, и этот поход действительно может стать для него последним.