Наталья Павлищева - Мадам Помпадур. Некоронованная королева

– Ах, сир, если вы полагаете, что вас не узнают только потому, что вы не в камзоле, а в простой рубахе… Вас выдадут ваш рост и ваша стать.

Король опрокинул любовницу к себе на колени, склонился над ее лицом:

– Я знаю, что делать. Несколько человек будут в совершенно одинаковых костюмах, и среди них мой слуга, рост которого одинаков с моим, а уж стати ему не занимать… Но хватит об этих глупостях! Вы что, мадам, не замечаете, что я немыслимо хочу вас? А ну в постель! Не то я просто не доживу до маскарада.

Король как всегда был неутомим и горяч. Лишь с рассветом, оставив любовницу приходить в себя, он со вздохом оделся и снова склонился к ее лицу:

– Я бы не против продолжить, но боюсь не успеть до рассвета вернуться в свою спальню. Не будем выдавать наш секрет до маскарада…

Страстный поцелуй на прощание, и его величество уже резво сбегал по лестнице к ожидавшей его карете, оставив Жанну размышлять над последними словами.

Не выдавать секрет до маскарада… а что потом? Неужели он готов обнародовать их связь? Сердце сладко замерло. Она немыслимо уставала от ночных ласк, все же сил у короля хватило бы на несколько любовниц, ей самой, пожалуй, требовалось подхлестывать страсть, но даже мысли о том, чтобы прекратить ее, не возникало. Никого другого вместо Людовика Жанна рядом с собой уже не представляла.

– Мадам, вы преуспели… – Парис де Монмартель был очень вежлив, он уже не диктовал, а лишь напоминал и советовал. – Король очарован и готов на все.

– На что «все»?

– Я думаю, он готов показать вас Версалю.

– Стоит ли?

– Безусловно. Пока вы вели себя исключительно умно, не перестарайтесь и дальше. Вы умны, очаровательны, но, попав на место фаворитки, не переусердствуйте, этого пока будет достаточно.

– Через несколько дней вернется Шарль, что я ему скажу?

– Вашего супруга дела задержат еще на несколько дней, на столько, сколько понадобится для вашего воцарения в Версале.

Жанна закрыла лицо руками:

– Мне совестно перед Шарлем.

Парис уже поднялся, чтобы уйти, он вдруг чуть усмехнулся:

– Вы всего лишь выполнили свое обещание изменить ему с королем. Шарль не станет возражать против такого расклада. Но сначала надо попасть в покои фаворитки. Я не стану вам советовать, как это сделать, – как выяснилось, вы куда умнее нас, прямолинейных мужчин. Вы очаровательны, мадам, я преклоняюсь перед вами.

Никогда раньше Парис де Монмартель не целовал рук у Жанны. Кем она была для знаменитого финансиста, банкира королевского дома? А вот теперь седая уже голова банкира склонилась над ее рукой в непритворном почитании.

В голове у Жанны почему-то мелькнула мысль: то ли еще будет! Она постаралась прогнать эту негодную мыслишку. Счастье так зыбко, так обманчиво, как и королевская привязанность и благосклонность самой судьбы. У Людовика было столько любовниц… а сколько еще будет? Долго ли она сумеет продержаться в постели капризного короля? Можно ли вообще задержаться в его постели?

Нет, нет, сейчас не стоит думать об этом вообще, она даже не попала туда. Несколько ночей, проведенных в объятиях Людовика, два совместных тайных выхода и общая тайна – вовсе не повод, чтобы считать себя королевской любовницей.

Заглянув в свою душу поглубже, Жанна поняла, что больше, чем действительно официальное положение королевской фаворитки, ее беспокоят две вещи: как не потерять самого Людовика, без которого жизни уже не мыслила, и то, как быть с Шарлем. Она не представляла, как сможет сказать мужу о своей измене и предпочтении короля. Но не могла даже помыслить, что увидит рядом с королем другую и узнает, что эту другую Людовик жарко целовал в ночи и другой шептал поутру, что готов продолжить, да дела не позволяют.

При одной мысли о такой возможности у Жанны на глаза наворачивались слезы, а дыхание перехватывало. Казалось, большего горя, чем потеря Людовика как любовника, не придумать. Разве только несчастье с ее любимой малышкой Александрин.

– Мадам, его величество так радуется предстоящей свадьбе дофина? – Камер-фрау королевы не зря проявляла озабоченность, разительные перемены в облике, а главное, поведении короля заметили все.

Людовик не только прекратил грустить, не только сбросил десяток лет, он словно стал мальчишкой. Всегда хандривший и часто даже угрюмый король теперь то и дело улыбался своим мыслям, поглядывал лукаво на окружающих, словно он один знал какую-то очень приятную тайну, о которой остальные не догадывались, и эта тайна позволяет ему дурачить придворных. По сути так и было, но пока о самой тайне никто не догадывался.

Вот и сейчас губы его величества дрогнули в лукавой усмешке, он явно вспомнил что-то очень приятное. При дворе настолько привыкли, что приятным может быть только любовная интрижка, что пошли разговоры о наличии у его величества тайной любви. Однако сколько ни оглядывались, никого заподозрить не могли.

Удивительно, но Людовик стал меньше избегать супругу, хотя и не посещал ее спальню, но активно обсуждал предстоящие торжества и даже настоял, чтобы состоялся бал у принцесс.

– Но, сир, они вовсе не увлекаются такими развлечениями.

– Не может быть! Все девушки в их возрасте любят танцевать! В молодости все любят развлекаться, с возрастом это проходит.

Королева с изумлением смотрела на супруга. Он был очень весел, мало того, вдруг принялся спрашивать, не слышал ли кто-нибудь о четырех коврах с изображением мужчин с подписями в стихах, некогда бывших на острове Нотр-Дам. Конечно, дамы такого не видели, а вот герцог Ришелье вспомнил, что где-то о таких слышал.

– А что за ковры? – Мария Лещинская спросила осторожно, мало ли что мог означать вопрос его величества.

– Сейчас попробую вспомнить… кажется, это выглядело так. На первом молодой человек с подписью: «В любовную игру, о братья, способен день и ночь играть я».

На втором молодой мужчина соглашался: «И я, друзья мои, не скрою, частенько занят сей игрою».

На третьем мужчина средних лет с взрослой дамой: «Я, други, правду не скрываю: когда могу, тогда играю».

И на последнем седые старик со старухой: «О, милосердный наш Творец! Ужель я больше не игрец?».

Дамы спрятали лица за веерами, королева последовала за своими придворными, а король и герцог Ришелье смеялись открыто и от души.

Мария Лещинская с мысленным вздохом отметила, что кто-то таинственный словно разбудил ее мужа. Несомненно, это была дама, и, несомненно, о ней ничего не знал даже Ришелье. Королева почувствовала одновременно и благодарность к незнакомке, возродившей к жизни ее мужа, и укол зависти и ревности, ведь таким его величество не был даже в молодости.

Король действительно шалил, он настоял на проведении у дочерей бала-маскарада и явился туда переодетым крестьянином! Столь вольное поведение короля вызвало сильнейшее изумление двора и массу пересудов. Теперь уже никто не сомневался в наличии у Людовика любовницы, и все равно никто не знал ее имени. Его величество куда-то исчезал ночами после своего официального отхода ко сну и возвращался в спальню только с рассветом.