Джеймс Миченер - Источник

Зодман кивнул, и толпа разразилась радостными криками.

– Второй приз – пятьдесят долларов. Третий – двадцать пять! – Он безмятежно улыбнулся Зодману и сел.

Кюллинан предполагал, что его ждет скучный формальный вечер, но скоро изменил свое мнение. Двенадцать израильтян, большей частью молодые люди до тридцати лет, предстали перед четырьмя экспертами из Иерусалима, которые принялись обстреливать их вопросами: «Назовите семь птиц, упоминаемых в Библии, и приведите тексты, в которых о них идет речь». Ответ не доставил трудностей, так же как вопрос о семи животных. «Назовите трех принцесс из-за пределов Израиля, которые доставили ему беды». Молодой человек из Тиберии ответил без запинки. «Определите разницу между троими людьми, носившими имя Исайя, и распределите между ними тексты Книги Исайи». Этот вопрос выбил из строя девушку, знавшую разницу между первым, который в своей теологии придерживался чистого иудаизма, и вторым, который, похоже, предсказывал появление христианства, а вот третий Исайя, туманная фигура, упоминаемая в гебраистике, поставил ее в тупик. Другая женщина, йеменка из Цефата, не только исчерпывающе ответила на этот вопрос, но и назвала главы и строчки, относящиеся к каждому из персонажей. В конце второго часа оставались лишь трое участников, двое мужчин и симпатичная девушка из кибуца Макор, и вопросы сыпались один за другим. «Определите разницу между Додавом, Додайем и Додо, приведите соответствующие тексты». Один из молодых людей задумался, но девушка отбарабанила все ответы, к восторгу кибуцников опередив и второго юношу.

– Юная леди, – с уважением обратился к ней Зодман, – я еще не видел человека, который более заслуживал бы награды, что вы сейчас и доказали. Это относится и к вам, джентльмены. Но я хотел бы задать еще один дополнительный вопрос. Вас специально отбирали и натаскивали? Знает ли остальная молодежь Библию так же хорошо, как и вы?

– Прощу прощения, – вмешался Шварц, получая сто долларов, выигранные девушкой, поскольку в кибуце все строилось на основе чистого социализма. – Все мы в Израиле изучаем Библию. В нашем кибуце мы можем собрать любую команду, которая выступит не хуже.

– Потрясающе, – сказал Зодман и вечером до отхода ко сну пытался втолковать Кюллинану, что стал куда лучше думать об Израиле, пусть даже в этом кибуце нет синагоги. Увидев, что его директор молча сидит перед мраморной рукой со стригилом, он решил не прерывать его раздумий, но, когда появилась Веред Бар-Эль, он, отправившись с ней прогуляться в оливковую рощу, признался: – Боюсь, я был сущим идиотом по отношению к вашему Израилю.

– Не сомневаюсь, что теперь вы знаете о нем больше, чем вчера, – сказала она.

Следующим утром на раскопках кипела работа, потому что Табари пообещал премию в десять фунтов любому, кто до отъезда Зодмана найдет что-то интересное, и незадолго до полудня девушка из траншеи В разразилась криками: «Я выиграла! Я выиграла!»

– Помолчи! – цыкнул на нее Табари, чтобы крики раньше времени не привлекли внимание Зодмана, но, когда он увидел находку девушки – остроконечный вавилонский шлем и наконечник копья, напоминавшие о тех днях, когда Навуходоносор покорил Макор и обратил в рабство большинство его жителей, – он сам пришел в возбуждение и начал кричать:

– Эй! Все сюда! – Протолкавшись меж взволнованных зрителей, Зодман увидел это загадочное оружие, которое наводило ужас на древний Макор, когда его владельцы врывались в город. Кюллинан сделал набросок и предоставил траншею в распоряжение фотографа.

Возвращаясь в офис, он без всякого удовольствия отметил, что команда в траншее А копает землю с торопливостью, чуждой научному подходу, и конечно же мелкие предметы могут пострадать. Он высказал свое неудовольствие Табари, но араб ответил:

– У нас десять лет, чтобы поразить ученых, – и всего одно утро на Пола Зодмана. Будь у меня сейчас совковая лопата, я бы пустил ее в ход.

И его замысел оправдал себя: мальчишка из траншеи А сделал одну из самых серьезных находок на холме.

– Что это? – спросил Зодман.

– Самая еврейская вещь из всех, что мы нашли, – объяснил Кюллинан. – Увенчанный рогами алтарь, жертвенник, о котором упоминается в Библии. Скорее всего, его датировка восходит ко временам царя Давида. Он мог и сам приносить на нем жертвы, хотя сомневаюсь, что он бывал здесь.

Зодман опустился на колени, рассматривая старый каменный жертвенник. Тот обладал странными варварскими очертаниями, но принадлежал к тем временам, когда закладывались начала иудейской религии, – на таком алтаре приносились первые жертвы единому богу. Он бережно прикоснулся к старинному изделию и сказал:

– Вечером я улетаю. В Рим.

– Но вы же провели здесь всего два дня! – запротестовал Кюллинан.

– Больше времени я не мог вам уделить, – сказал занятой человек и по пути в аэропорт признался Веред и Кюллинану: – Эти два дня стоят двух лет моей жизни. Я никогда не забуду то, что увидел.

– Воджерского ребе? – не без ехидства спросила Веред.

– Нет. Израильского солдата.

Наступило молчание. Глубокое молчание.

– Две тысячи лет, – тихо сказал Зодман, – стоило еврею увидеть солдата, он понимал, что грядут плохие новости. Потому что солдат не мог быть евреем. Он был врагом. И не так уж мало – увидеть еврейского солдата, который стоит на своей земле, защищая евреев… а не преследуя их.

Снова воцарилось молчание.

В аэропорту Зодман обратился к своим спутникам:

– Вы творите чудеса. Прошлым вечером, поговорив с миссис Бар-Эль я отказался от своей сентиментальной заинтересованности в замке. Докапывайтесь до скального основания. Вы прекрасная команда, и вам это под силу.

Помолчав, он ткнул пальцем в Табари:

– А вот этого типа, Джон, думаю, тебе следует уволить.

У Веред перехватило дыхание, но Зодман, не меняя строгого выражения лица, продолжил:

– У него не хватает научного подхода. Он не обращает внимания на детали.

– Его дядя Махмуд… – запнулся Кюллинан.

– Он не только не заметил, что в лесу Уингейта стоят две вывеску, – сказал Зодман, – но в тот первый вечер, когда все вы шептались в палатке, я пошел прогуляться на холм, и меня окликнул сторож. «Тут нельзя ходить», – сказал он, а когда я спросил почему, он объяснил, что на этом месте мистер Табари закопал греческую статую, чтобы завтра найти ее и порадовать какого-то чудака из Чикаго. – И с этими словами он ушел.

Когда о пассажире, которого они только что проводили, напоминал лишь замирающий гул турбин, Веред Бар-Эль вздохнула: