Джеймс Миченер - Источник

Например, когда Табари нашел два осколка керамики в XIII уровне, рядом с ними он обнаружил груду опаленных бараньих рогов, оставшихся после пожарища, которое, должно быть, в те времена и уничтожило Макор. Кюллинан, выслушав выводы, к которым пришла Веред Бар-Эль, предложил свою оценку возможной даты бедствия. Но в то же время он послал авиапочтой образцы для радиоуглеродного анализа в лаборатории Америки и Швеции, и теперь ему оставалось лишь ждать подтверждения или опровержения своей догадки.

В ходе всей истории жизни на земле в живых организмах накапливались два вида углерода. Углерод-12 – это нормальная стабильная субстанция, знакомая каждому, кому доводилось чистить камин или по осени жечь опавшие листья. Каждое живое существо содержит в себе определенное количество такого углерода. Растения накапливают его в ходе фотосинтеза, животные – из растений, которые они поедают. С другой стороны, углерод-14 – нестабильное радиоактивное вещество, тяжелее нормального углерода. Он формируется в верхних слоях атмосферы и наконец смешивается с воздухом, которым мы дышим, хотя углерода-14 присутствует непредставимо малое количество: одна триллионная часть от углерода-12. Но даже столь слабый след тяжелого углерода можно уловить во всех живых организмах, которые живут или когда-либо жили на земле; во время своего существования они усваивают углерод-14, но в момент гибели этот процесс прекращается.

Углерод-14 не представлял бы никакого интереса для археологов, если бы не одна его особенность, которая делает этот химический элемент буквально бесценным. После смерти живого организма накопленный в нем углерод-14 в силу его нестабильности начинает распадаться. Половину своего объема он теряет за 5500 лет. Например, если выяснится, что в бараньих рогах, которые Табари извлек из слоя пепла на Макоре, осталась только половина его содержания углерода-14, то, значит, их можно грубо датировать 3535 годом до нашей эры плюс-минус 330 лет, то есть баран, носивший эти рога, должно быть, погиб где-то между 3205-м и 3865 годами до нашей эры.

В лабораториях содержание углерода-14 в образцах определяют по количеству распадов углерода-14 в минуту. Живой образец дает 15,3 таких распадов в минуту; если его существование завершилось в 3535 году до нашей эры, то вдвое меньше, или 7,65; дата кончины в 9035 году до нашей эры уменьшает число распадов до 3,83 в минуту. К сожалению, в материалах, которым больше 50 тысяч лет, количество распадов настолько мало, что современные инструменты не в силах точно подсчитать их, так что вся датировка этих времен носит скорее предположительный характер, хотя некоторые сходные вещества, как, например, калиевый аргон, обещают датировать промежутки времени до двух миллионов лет. Кюллинан отправил образцы в две различные лаборатории – в его распоряжении их было больше сорока, от Австралии до Швейцарии, – чтобы можно было сверить результаты.

Пока археологи ждали подтверждения своих догадок, что XIII уровень датируется 1400 годом до нашей эры, пришло время сбора урожая, рабочий комитет кибуца стал собирать своих людей на уборку, и крепкие землекопы понемногу начали покидать холм. Уходить им очень не хотелось, и дочка Райха возмущалась, что ее чуть ли не силой вынуждают покидать раскопки, когда на поверхности показываются исключительно интересные находки, бросающие интеллектуальный вызов, но девушки были нужны в кибуце. Доктор Кюллинан заверил их, что следующей весной их снова пригласят на раскопки, да и в будущем они на много лет будут обеспечены работой. Он с сожалением смотрел, как их крепкие босые ноги переступают порог его офиса, отправляясь собирать урожай, как и тысячу лет назад поступали девушки Макора. Прекрасные ребята, вздохнул он, и работа на раскопках остановилась из-за отсутствия рабочих рук.

Но как-то утром доктор Элиав разрешил эту проблему, сообщив, что установил контакт с Еврейским агентством и оно согласилось с первого же судна с иммигрантами отправить на раскопки в кибуце Макор двадцать пять марокканцев.

– Нам достанутся неотшлифованные алмазы, – предупредил Элиав. – Без английского. Без образования.

– Если они знают арабский, то я с ними договорюсь, – заверил Табари, и два вечера спустя команда отправилась встречать один из больших кораблей, которые усердно и безостановочно сновали по Средиземному морю, доставляя еврейских иммигрантов в Израиль.

– Прежде чем мы поднимемся на борт, – подвел итог Элиав, – я хочу еще раз предупредить, что это не симпатичные молодые иммигранты, которые прибывают из Америки, Кюллинан. Это отбросы мира, но за два года мы сделаем из них первоклассных граждан.

Кюллинан сказал, что в курсе дела, но, знай он, какое испытает интеллектуальное потрясение при встрече с грузом этого судна, он бы остался на раскопках, позволив Табари лично набирать новых работников.

Ибо судно, которое ночью пришло в Израиль, доставило с собой отнюдь не тех людей, которых нация могла бы сознательно выбрать. Они были ни ухоженные, ни здоровые, ни образованные. Из Туниса прибыла убогая семья из четырех человек, страдающих глаукомой и истощением. Из Болгарии – три пожилые женщины, настолько измотанные жизнью, что они уже никому не стали нужны; коммунисты позволили им покинуть страну, потому что у них не было ни денег покупать хлеб, ни умения зарабатывать на него, ни зубов, чтобы есть хлеб. Из Франции прибыли не выпускники высших школ в цветущем возрасте, а две разбитые жизнью супружеские пары, старые и брошенные своими детьми, которых ждали лишь пустые, безнадежные дни. А с берегов Марокко – отбросы с городских свалок, где они ютились поколение за поколением, – испуганные, грязные, возбужденные евреи, неграмотные, часто изуродованные болезнями, с безучастными глазами.

– Элиав активно помогал формировать политику, – с гордостью объяснила Веред.

– Я рассматриваю полезность с совершенно иной точки зрения, – медленно сказал Элиав, оглаживая трубку ладонями. – Я говорю, что для создания города нужно четыре тысячи человек. Они составят его население. Не все из них будут в цветущем рабочем возрасте. Нетрудно убедиться, что у кое-кого будут дети, которым предстоит жить в этом городе. Будут там и старики, чья мудрость придется к месту. Они могут и присматривать за детьми, и просто вести нормальное существование. – Он пристально посмотрел на Кюллинана и продолжил: – Насколько нам было бы легче в мире, если бы этим вечером судно пришвартовалось в Нью-Йорке. Но симфонии и кафедральные соборы созданы не детьми из обеспеченных семей среднего класса. Они – дело рук тех, кого мы сегодня встретили. Они тебе очень нужны, Кюллинан, и, хотя ты боишься брать их, мы не можем от них отказываться.