Джеймс Миченер - Источник

Он отложил карту и выпрыгнул из джипа. Длинными шагами он поднялся по склону и наконец вышел на плато, примерно двухсот ярдов в длину и ста тридцати в ширину. Его люди начнут копать где-то на холме, и в любом случае успех или неудача будут зависеть от точности и продуманности его выбора; было известно, что порой археологам изменяет удача и приходится прорываться сквозь пустые слои. Другие позже приходят на тот же холм и, руководимые каким-то сверхъестественным озарением, быстро, один за другим, находят богатые находками слои. Кюллинан надеялся, что ему выпадет стать одним из таких счастливчиков.

– Решаешь, откуда начинать? – спросил Табари, выбравшись на плато.

Ожидая доктора Бар-Эль, ирландец сказал:

– Я как сэр Флиндерс Петри [1]. При организации своих раскопок он руководствовался следующим принципом – если сотня разных общин возводит свои поселения на сотне разных холмов, то девять из десяти из них поставят свое главное здание в северо-западной стороне. Никто не знает почему. Может, из-за заката солнца. Так что, естественно, я склоняюсь к северо-западу.

Он показал на северный край плато, откуда перед археологами открывался вид, недоступный с дороги: крутые берега сухого русла, которое на востоке называется «вади», его скалистые откосы всегда защищали Макор от армий, стремящихся осадить его с севера. Вади был достаточно глубок, чтобы похоронить в себе отбросы со всего холма, – найдись только миллионер, который не пожалел бы денег на такие всеобъемлющие раскопки.

Кюллинан прикидывал, что работа на Макоре займет десять лет и каждый год будет обходиться в 50 тысяч долларов. А так как на руках у него пока были средства только на первые пять лет, очень важно было как можно скорее сделать интересную находку. Он знал, что люди, финансирующие археологические раскопки, могут принять решение о дополнительных средствах, если их удается заинтересовать в первый же год, а коль скоро он не приносит никаких открытий, они могут быстро закрыть свои чековые книжки. Поэтому так важно, чтобы он правильно определил место пробных траншей, потому что ему потом придется провести десять лет, исследуя те разрезы, которые вскроет его команда, – а они займут только 15 процентов этой площади. Как он объяснял своей кафедре в Чикаго, «наш ученый гость рассказал, что тем или иным образом нам придется иметь дело с двадцатью пластами цивилизаций. И вы должны понимать, что мне, дабы снять их все и с научной тщательностью разобраться в каждом, пока мы не доберемся до девственной почвы, потребуется примерно пятьдесят лет. И вот что нам придется сделать – проложить два исследовательских шурфа сквозь все слои. Но это уйдет год, но зато потом у нас будет цельное представление, что у нас имеется в наличии. Затем в последующие годы, если у нас будут средства, мы вернемся и будем раскапывать отобранные участки, которые обещают открытия. Но можете мне верить, когда я говорю, что, скорее всего, мы не сможем изрыть весь холм. Мы сможем лишь вскрыть картину того, что там происходило, – аля этого мы туда и направляемся».

– Разве не является самым важным место, где вы проложите первые траншеи? – спросили его члены кафедры.

– Над этим я и буду потеть следующие шесть месяцев, – ответил он. И вот настал тот момент, когда ему надо принимать важнейшее решение.

Когда Джон Кюллинан стоял на вершине холма, чьи тайны ему предстояло раскрыть, он был не просто обыкновенным человеком, который, полный энтузиазма, с лопатой в руках, прибыл на Святую землю; он обрел звание археолога лишь после долгого периода тщательной подготовки. В Гарварде он учился читать арамейские, арабские и древние ивритские рукописи. Во время стажировки у профессора Олбрайт в Университете Джона Гопкинса он разбирался в клинописи Месопотамии и египетских иероглифах, пока не стал читать их столь же бегло, как обыкновенный человек пробегает газету. Он потратил год, посещая в Карнеги-Тех расширенные курсы по металлургии, и теперь мог безошибочно определять происхождение местных металлов и сплавов. Потом он провел три зимних семестра в университете штата Огайо, углубленно изучая искусство керамики с таким тщанием, словно собирался всю оставшуюся жизнь лепить чашки и блюдца, но теперь с точностью до долей градуса он мог определять температуру горна, в котором шел обжиг древней керамики; об истории ее он знал меньше, чем настоящий специалист, доктор Бар-Эль, но по части технического анализа Кюллинан превосходил ее. После этих курсов он год прожил в Нью-Йорке, где в музее «Метрополитен» изучал костюмы и оружие, и еще год – один из лучших в жизни – в маленьком французском университетском городке Гренобль, специализируясь в доисторическом искусстве и пещерной живописи Франции. Работая среди индейцев Аризоны, он вместе с тем посещал летние сессии в университете штата, занимаясь проблемами дендрохронологии, поскольку в пустынных местах хронологию можно было установить по древесным кольцам – широкие говорили о временах дождей, а узкие о годах засухи. Затем последовал полный год в Принстоне, в пресвитерианской семинарии, где он с экспертами вникал в проблемы исследования Библии. Но как это часто бывает, свое самое ценное умение он приобрел самостоятельно. Еще мальчиком он с удовольствием собирал марки. Однажды его отец-ирландец недовольно спросил: «Что ты делаешь с этими марками?» Он и сам не знал, но, взрослея, стал смутно ощущать, что пора перестать возиться с этими клочками бумаги, и каким-то счастливым образом переключился на монеты, которые выглядели куда солиднее. Эта специализация оказалась куда более ценной при исследовании Библии. Одна из написанных им работ помогла установить, что было два выпуска еврейских шекелей: один – во время первого еврейского восстания под предводительством Иуды Маккавея, за 166 лет до Христа, а второй выпуск чеканился в год последнего восстания Бар-Кохбы, через 135 лет после появления Христа. Он обрел известность как специалист по нумизматике. Все эти знания плюс другие, как, например, древняя архитектура и военное искусство библейских времен, которые он обрел на практике предыдущих раскопок, Кюллинан был готов применить к Тель-Макору, но определение места двух траншей было столь важным, что он инстинктивно откладывал решение. Когда остальные спустились с холма, он остался в одиночестве, бесцельно бродя по его вершине и рассеянно ковыряя слой почвы, чтобы определить, из чего она состоит.

Плато размерами двести на сто тридцать ярдов не кажется таким уж большим, размышлял он. Два стандартных футбольных поля. Но когда ты стоишь и осматриваешь его с чайной ложкой в руках и кто-то говорит «Копай!», это чертово пространство кажется безграничным. Он взмолился про себя: «От этого так много зависит! Господи, помоги мне найти нужное место!» Но его внимание отвлек маленький предмет, торчащий из земли. Он выглядел как галька. Нагнувшись рассмотреть его, Кюллинан увидел кусочек свинца, слегка сплюснутый с одного бока. Это была пуля. Он собрался откинуть ее, но передумал.