Джоан Харрис - Блаженные шуты

— Неужто моя Элэ меняет свои крылья на белоснежные райские?

Я не привык к таким откровениям, к повседневным признаниям на исповеди. Мной овладевает нетерпение — отчего памятью я устремляюсь по уже заросшим тропам, которые нужно выкинуть из памяти, забыть. Возможно, она это видит; ее молчание — молчание признания, а не покаяния. И, чувствуя это, я произношу неосторожные слова, которые вырываются невольно:

— Видно, ты по-прежнему таишь обиду на меня. — Молчание. — Из-за того, что случилось в Эпинале.

Она отодвинулась от решетчатого окошка, вместо нее говорит тишина, слепая, непроницаемая. Я чувствую, как ее глаза, точно угли, жгут меня. Жар не отпускает меня полминуты. Наконец она заговорила, я знал, что заговорит.

— Мне нужна моя дочь.

Отлично. Вот оно, слабое звено в ее игре. Ей повезло, что мы не на деньги играем.

— Положение обязывает меня задержаться здесь на некоторое время, — говорю я. — Мне рискованно тебя отпускать.

— Почему?

Угадываю по голосу, что она в ярости, и мне это сладко. Я сумею совладать с ее гневом. Я воспользуюсь им. Потихоньку я подливаю масла в огонь.

— Ты должна довериться мне. Я ведь не предавал тебя, ведь так?

Молчание. Понимаю, что у нее на уме Эпиналь.

Упрямо:

— Мне нужна Флер!

— Так вот, значит, как ее зовут! Ты могла бы видеться с ней хоть каждый день. Хочешь? — Лукаво: — Должно быть, она соскучилась по матери. Бедняжка.

Ее передернуло — теперь игра моя.

— Что тебе нужно, Лемерль?

— Твое молчание. Твоя преданность.

Презрительно фыркнула, даже не рассмеялась.

— Ты спятил? Мне надо отсюда выбраться. Ты сам меня к этому подтолкнул.

— Невозможно. Не позволю, ты все мне испортишь.

— Что испорчу?

Не спеши, Лемерль. Не спеши.

— Какая тебе в этом корысть? Что ты задумал?

Ах, Жюльетта! Если б я мог тебе все рассказать! Уверен, ты бы оценила. Ты — единственная, кто смог бы оценить.

— Не сейчас, моя птичка! Не сейчас. Приходи ко мне в хижину нынче ночью, после вечерней службы. Сможешь выскользнуть из дортуара, чтоб никто не заметил?

— Смогу.

— Отлично. До скорого, Жюльетта!

— А как же Флер?

— До скорого!

Она явилась ко мне сразу после полуночи. Я сидел у своего письменного стола за чтением «Политики» Аристотеля, когда с тихим щелчком отворилась дверь. Пламя одинокой свечи озарило ее, переступившую порог, и медное золото остриженных волос.

— Жюльетта!

Она была без монашеского балахона и плата, несомненно оставила в дортуаре, чтоб никто ничего не заподозрил. С короткими волосами она напоминала очаровательного мальчугана. В следующий раз, когда мы будем представлять классический балет, я дам ей сыграть Ганимеда или Гиацинта. Ни слова от нее, ни улыбки, даже не заметила холодной воздушной струи по ногам, ворвавшейся через раскрытую дверь.

— Входи!

Я отложил книгу и придвинул ей кресло. Будто не видит.

— По-моему, тебе больше пристало чтение для самосовершенствования, — сказала она. — Скажем, Макиавелли или Рабле. Не твой ли теперь девиз «Делай, что хочешь»?

— Он удачней, чем «С тобой покончено», — сказал я усмехаясь. — Кстати, с чего это вдруг ты мне читаешь мораль? Ведь и ты обманным путем сюда явилась.

— Я и не отпираюсь. Но что бы я ни совершила, мне себя упрекнуть не в чем. Друга я никогда не предавала.

Не без усилий я парировал этот удар. Она задела меня за живое. Уж это она умела.

— Полно, Жюльетта, — сказал я, — нам ли быть врагами? В этих-то стенах? — Я кивнул в сторону хрустальной бутыли на книжной полке у стола. — Стаканчик мадеры?

Она покачала головой.

— Откушать не изволишь ли? Фрукты, медовый пирог?

Молчание. Я знаю. Весь день она постилась, но ни единый мускул не дрогнул на ее лице. Оно бесстрастно, точно маска. Лишь глаза горят. Я потянулся рукой к ее щеке. Всегда меня тянет поиграть с огнем. Даже в детстве меня увлекали лишь опасные игры: ходить по натянутой проволоке с петлей на шее, поджигать осиные гнезда, жонглировать ножами, пускаться вплавь по речным порогам. Леборнь называл это охотой на тигра, бранил меня за это. Но погоня без риска — какая услада в охоте?

— Ты все такая же, — сказал я с улыбкой. — Стоит зазеваться, мигом выцарапаешь глаза. Ведь так?

— Не обессудь, Лемерль!

Ее кожа гладка под моими пальцами. От ее коротких волос исходит легкий лавандовый аромат. Я позволил своим пальцам скользнуть на ее обнаженное плечо.

— Ах, вот в чем дело? — презрительно бросила она. — Тебе это нужно?

Я со злостью отдернул руку.

— Вечно ты с подозрениями, Жюльетта! Неужто не понятно, чем я здесь рискую? Это тебе не детские игрушки. Мой замысел такой дерзости и смелости, что даже я… — Тут она вздохнула, прикрывая пальцами зевок. Я умолк, уязвленный. — Вижу, тебе скучно меня слушать.

— Отчего же. — Ее интонация в точности воспроизвела мою. — Просто поздно уже. Мне нужна моя дочь.

— Прежняя Жюльетта меня бы поняла.

— Прежняя Жюльетта умерла в Эпинале.

Больно, но я этого ждал.

— Ты ведь не знаешь, что и как было в Эпинале. Думай что хочешь, но ведь, может, я вовсе и не виноват.

— Как бы не так!

— В конце концов, не святой же я! — Голос мой уже срывался, я не мог с ним совладать. — Я был уверен, что ты выберешься; если бы ты не сумела, я бы что-нибудь придумал. Какой-нибудь план. — Она терпеливо слушала, не глядя на меня, вывернув ножку в балетной позиции. — Они были слишком близко, черт тебя подери! Один раз я их провел, но теперь они гнались за мной. Я чувствовал: удача покинула меня. Я дрогнул. И карлик это понял. Именно Леборнь наслал на меня этих гончих псов, Жюльетта. Кроме него некому. Во всяком случае он, этот негодяй, был вполне способен, ради спасения собственной шеи, перерезать вам глотки и коварно пырнуть меня кинжалом с отравленным клинком. Что? Ты считаешь, я кинул тебя? Едва только смог, я бы тотчас вернулся за тобой. Но я уже и после твоего побега еще несколько дней провалялся во рве с нагноившейся раной. Понимаю, ты была несколько уязвлена. Немного рассердилась. Только не говори, что нуждалась во мне. Никогда ты во мне не нуждалась.

Должно быть, я говорил убедительно — собственно, себя я почти убедил. Но ее голос прозвучал безучастно, она повторила снова:

— Отдай мне Флер!

В который раз я закусил губу, чтобы сдержать гнев. Он отдавал дешевым металлом на вкус, точно фальшивая монета.

— Послушай, Жюльетта! Я же сказал. Я смогу устроить, чтоб ты увидела ее завтра, но вернуть ее обратно пока не пора, зато я устрою вам встречу. Единственное, чего прошу взамен, это — никакого противостояния. И еще одну услугу. Маленькую.

Она шагнула ко мне, положила руки мне на плечи. И снова я уловил аромат лаванды, исходивший от складок ее одежд.