Карин Эссекс - Фараон

Арсиноя жалела лишь об одном: что она прокусила ему кожу и ощутила во рту солоноватый вкус его крови. Потом она неделю ничего не могла взять в рот. Но, по крайней мере, она отведала крови римлян. И то хорошо.

Три коротких стука в дверь были сигналом. Арсиноя накрыла голову, вознесла короткую молитву богине и закуталась в длинную шаль. Она и самый преданный ей человек, верховный жрец, должны были ускользнуть в ночь и на лодке добраться до Кипра; там наместник Кипра предоставит им убежище — во всяком случае, до тех пор, пока римляне не пронюхают, куда они делись. А затем — кто знает? При необходимости она сможет прикинуться дворцовой рабыней и мыть там полы, пока не пробьет час и она не обретет помощь, дабы отвоевать свое царство.

Но до тех пор, пока кто-либо из высокопоставленных римлян находится в силках ее сестры, ей, Арсиное, будет грозить опасность.

Царевна открыла дверь. Рядом с верховным жрецом стояли двое римских часовых, которых Арсиноя никогда прежде не видела. Один был высок и массивен. Второй, пониже, держал в руках обнаженный меч. Этот казался более злобным. Жрец отвел взгляд, стараясь не смотреть на Арсиною. Низкорослый римлянин грубо схватил царевну за руку.

— Твой приятель сдал тебя в обмен на помилование, — произнес он.

— Это неправда! — попытался протестовать жрец, по-прежнему не глядя ей в лицо. — Мы оба приговорены к смерти.

— Но только один — по твоей воле, — парировал римлянин. — Любопытно, не правда ли?

Он скрутил Арсиное руки, а его напарник связал их ей за спиной.

— Что вы делаете?! — возмутилась Арсиноя, пытаясь вырваться, и чуть не упала на жреца.

Тот отскочил от нее, словно от зачумленной.

— Что они со мной делают? — потребовала она ответа от жреца.

— Я в этом не участвую, — вместо ответа сказал жрец стражникам, отходя в сторону.

Но низкорослый стражник схватил его за руку.

— Ты в этом участвуешь, нравится это тебе или нет. Ты нарушил приказ триумвиров Рима, ты поддержал убийц Цезаря, и теперь ты заплатишь за это.

Жрец застыл и впервые за все это время взглянул на Арсиною; к нему вернулось подобие прежнего достоинства.

— Я буду иметь честь умереть вместе с тобой.

— Нет, — возразил высокий римлянин, нарушив молчание.

Казалось, он сожалеет о своих словах: то ли ему не нравилось, что приходится говорить такое, то ли отвратительным казался приказ, который предстояло выполнить, — этого Арсиноя понять не могла. Но голос его звучал ровно, хотя и с горечью.

— Нам приказано пощадить тебя, жрец. Кто-то — уж не знаю, кто именно — заступился за тебя. Быть может, тебя спасла твоя жреческая должность.

— Но ты будешь свидетелем смерти той, кого ты именовал царицей Египта, — добавил второй. — И не забывай, что отчасти вина за ее смерть лежит и на тебе. Ты — служитель божества. Ты мог бы давать советы и получше.

Римляне погнали Арсиною и жреца по коридору; на стенах горели факелы, и в их свете идущие отбрасывали резкие черные тени. Затем они вышли на бодрящий ночной воздух. У Арсинои упала шаль, и она остановилась, глядя то на одного римлянина, то на другого и ожидая, чтобы кто-нибудь из них подал ее.

— Там, куда ты идешь, она тебе не понадобится, — сказал низкорослый.

Жрец подобрал шаль и накинул Арсиное на плечи.

— Если ты умрешь сегодня ночью, ты уйдешь к богам законной царицей Египта, — прошептал он ей на ухо. — А если я останусь жить, я приложу все силы, чтобы об этом стало известно.

— Законная царица Египта лежит сейчас в объятиях Марка Антония, императора Рима, — сказал низкорослый стражник. — Будь у тебя побольше ума, ты могла бы быть сейчас на ее месте.

Арсиноя огляделась по сторонам, но вокруг никого не было — лишь колонны храмового притвора, такие красивые днем. Они превратились в каменных стражей ее позора. Арсиноя подумала о том, как умирала Береника. Она ведь наверняка смотрела на тех, кто обрек ее на смерть, с презрением, ненавистью или даже жалостью — до того самого момента, когда лезвие меча коснулось ее шеи. Арсиноя решила вести себя так, чтобы Береника могла гордиться ею. Она не опозорит память сестры, выказывая страх перед этими римлянами. Они могут отнять у нее жизнь, но не достоинство.

Царевна приблизилась к низкорослому стражнику и взглянула прямо ему в глаза.

— Я скорее умерла бы, чем стала любовницей римлянина.

Стражник вскинул было руку, чтобы отвесить Арсиное пощечину, но напарник удержал его.

— Не нарушай приказ, — сказал он. Затем он развернул Арсиною и подтолкнул вперед. — Ты просто тянешь время.

Арсиноя расправила плечи и взглянула вперед. В дальнем углу двора, за каменным жертвенником стоял римский центурион. Арсиноя не могла разглядеть его лицо, но увидела, что это рослый, крупный мужчина; он стоял, широко расставив ноги. Неужто ее убьют на этом самом камне, на котором животных приносили в жертву богине? Без суда, без свидетелей ее смерти — кроме этих варваров и жреца-изменника?

Стражники вытолкнули ее из тени. И в тот же самый миг, когда Арсиноя узнала Гельвиния, на лице его расплылась улыбка, а меч центуриона покинул ножны и сверкнул в свете лунной богини — вместе с белозубой улыбкой римлянина.

Клеопатре было любопытно: неужто предостережения философов окажутся правдивы и ее здравый смысл скончается, захлебнувшись наслаждением?

— Я у тебя в плену, император, — сказала она Антонию. — Умом, телом и царством.

— А я — у тебя, царица, — отозвался он.

Они только что занимались любовью — снова — в купальне у Клеопатры. Когда они закончили, царица собралась было улечься, но Антоний велел подавать обед.

— Что, среди полуночи? — удивилась Клеопатра.

— Пускай время подстраивается под желания человека, — заявил Антоний. — Ибо они важнее всего.

Клеопатра понадеялась, что повара выполнили ее приказ: чтобы у них в любое время дня и ночи имелись наготове свежие роскошные яства. В том, что касалось стремления покушать, Антоний был непредсказуем. Лишь одно можно было сказать наверняка: это стремление будет наличествовать. А вот где он захочет есть, когда и что именно — это всегда оказывалось неожиданностью.

Клеопатра никогда еще не видела человека, столь страстного в работе и в самой жизни. Большую часть времени Антоний готовил свое войско к походу на Парфию. Он то и дело совещался со своими командирами конницы, специалистами-оружейниками, военными инженерами и картографами, уделяя пристальное внимание каждой нудной детали собираемой им военной машины.

Во второй половине дня Антоний не отдыхал, а требовал развлечений: спорта, диспутов, театральных представлений или секса — а иногда нескольких вещей сразу, в разной последовательности. Перед ужином он встречался с приезжими сановниками и говорил с ними об их делах. По вечерам они с Клеопатрой проводили много времени, обедая с самыми состоятельными и самыми интересными жителями Александрии и римлянами из окружения Антония.