Карин Эссекс - Фараон

— Именно так и сказали бы твои соотечественники. Но жизнь не так проста, как им кажется. Египтяне сосредоточились на разгадке тайны смерти, а греки самозабвенно преданы тайнам жизни. Для римлян же тайн не существует вообще! Есть лишь завоевание и господство. И деньги.

Антоний расхохотался.

— Очень кратко и точно, твое царское величество!

— Ты принадлежишь нам, потому что любишь то же самое, что и мы.

— Да, всему миру можно пожелать того, что есть тут у нас — вкусная еда и хорошее вино, чтобы ее запивать.

— И поэзия, чтобы помогать пищеварению.

— Атлеты, ловкие и изящные, словно боги, и актеры, в чьих голосах звучит мудрость древности.

— И повсюду — изваяния наших прославленных предков и блистательных богов.

— И прекрасные женщины в драгоценных украшениях, в шелках и тончайшем льне.

— О да! Без них мир был бы не полон, не так ли?

Антоний крепко прижал Клеопатру к груди.

— Нет, твое царское величество. Без них он был бы самым жалким из миров. Даже волны великого зеленого моря не смогли бы развеселить мужчину в мире, где нет прекрасных женщин.

— Теперь ты понимаешь, почему здесь ты чувствуешь себя как дома, император? Потому что ты любишь все, что ты здесь видишь, и все, что ты здесь видишь, любит тебя. Все очень просто.

Широкая улыбка Антония превратилась в циничную усмешку.

— Для тебя, Клеопатра, это очень просто. Но боюсь, что для любого римлянина подобная влюбленность в жизнь и прекраснейшие ее проявления — это отнюдь не так просто, как хотелось бы.

Юлий Цезарь никогда не боялся вступить в войну, чтобы выяснить, кто ему друг, а кто враг. О, это стоит хлопот, — так он объяснял своему приемному сыну. Большинство людей с радостью воздадут тебе почести во время церемоний или возлягут рядом с твоим обеденным ложем и, поглощая твою еду и твое вино, будут расточать тебе уверения в преданности и слова восхищения. Но никто не подставит свою грудь под меч, чтобы продемонстрировать верность, если таковой не существует.

«Да, звучит разумно», — отозвался тогда юноша Октавиан.

«Война очень полезна во многих отношениях, — сказал дядя. — Она помогает выявить верных, наполнить кошельки деньгами, развеять скуку и влить в жилы новую силу».

Теперь, много лет спустя, Октавиан вспомнил этот момент. Лишь краткое время они с дядей провели вместе. И как-то раз его дядя и отец поделился с племянником и сыном одним из многих своих даров.

На миг Октавиан дал волю чувствам и погрустил по своему покойному благодетелю. Как было бы замечательно, если бы сегодня Цезарь мог присутствовать на свадьбе усыновленного племянника! Как он гордился бы ловкостью и хитроумием воспитанника! Однако Октавиан понимал: если бы Цезарь был жив, он, его наследник, не проживал бы сейчас в этом огромном особняке и не женился бы на изысканно прекрасной женщине, при одном взгляде на которую кровь вскипала у него в жилах. Он до сих пор сидел бы в военной школе в Греции, изучая стратегию, вместо того чтобы применять на практике все то, что дядя поведал ему за время их немногочисленных, но долгих разговоров, и то, чему он научил его самой своей жизнью.

В свои двадцать четыре года Октавиан не только владел дядиными деньгами, доставшимися ему по завещанию, — он также прибрал к рукам его грозную армию и многочисленных союзников, действуя хитростью и подкупом.

Октавиан был уверен, что дядя — ныне сделавшийся богом и поселившийся в ином мире, где обитают божества, — доволен им. Октавиан воспользовался советом Цезаря и развязал войну, дабы распознать своих друзей, а наряду с этим сыграл на руку убийцам Цезаря и позволил им в конечном итоге покончить с собою. Получилось неплохо.

К нынешнему моменту он избавился от них от всех благодаря материнскому совету вступить в союз с Антонием. Заключить союз с этим человеком дяди оказалось достаточно несложно; Октавиану лишь пришлось отодвинуть в сторону свое ранимое юношеское самолюбие и позволить Антонию воображать, будто он, Антоний, способен держать их союз под контролем — просто из-за того, что он старше и опытнее.

Октавиан манипулировал Цицероном, своим так называемым наставником, и использовал его в своих целях, а ведь Цицерон был гением! Так что же ему мешает провернуть аналогичный номер с этим бахвалом Антонием? Наследник Цезаря способен носить эту маску столько, сколько потребуется.

Вот потому, когда это посмешище, Луций Антоний, брат Антония, восстал против него по наущению жены Антония, Фульвии, Октавиан долго и серьезно размышлял, прежде чем что-либо предпринять. Он не знал: то ли Фульвия совсем свихнулась и затеяла все это без ведома и одобрения Антония, то ли муж и жена вели тайную переписку и Фульвии было поручено разорвать союз с Октавианом таким образом, чтобы Антония нельзя было упрекнуть в этом.

Октавиан уже открыто порвал с Фульвией. Легатом Фульвией, как он ее называл, дабы сильнее подчеркнуть нелепость ситуации: женщина, командующая армией! Он вернул ей эту плаксу, ее дочь Клодию, нетронутой. О, конечно, Октавиану очень хотелось ее тронуть, но постоянное нытье Клодии о том, что она боится, и вечные напоминания о том, что мать и отчим просто принесли ее в жертву, отбивали у него всякое желание. Если уж вдруг речь зайдет об этом, он сможет все объяснить Антонию, как мужчина мужчине. Тот его поймет.

Вскоре после этого Октавиан взял себе другую жену, Скрибонию, старую и некрасивую, но зато обладающую хорошими связями. Он зажмурился покрепче и обрюхатил ее. И как раз перед тем, как он отправился сражаться с Фульвией и Луцием, Скрибония родила ему очаровательную девчушку, Юлию; Октавиан, к глубокому своему удовольствию, убедился, что ребенок похож на него, а не на старую ведьму, выносившую дитя в своем чреве.

Впервые увидев девочку, Октавиан посмеялся над своими дурацкими страхами. Он боялся, что ребенок родится таким же морщинистым и насупленным, как мать, — а ведь следовало бы сообразить, что лицо Скрибонии сделалось таким не за год и не за два, а за целую жизнь.

Но один лишь вид Ливии Друзиллы мгновенно изгнал из его сознания всякую мысль о Скрибонии — так чистая тряпка стирает пятно. Обстоятельства, которыми сопровождались их роман и брак, были весьма необычны, но Октавиану было плевать на это. Главное, что он добился своей цели — заполучил Ливию.

Впервые он увидел ее в Перузии, когда осаждал там союзников Фульвии и Луция — брал их измором. В конце концов, проголодав три месяца, эти изменники открыли городские ворота и впустили его. Ливия находилась там вместе со своим мужем, давним сторонником Антония, примкнувшим к Фульвии и Луцию. Она была младше мужа лет на сорок.