национальный эпос армянского народа - Давид Сасунский

– Ребята! Возьмите с собой Мгера, а то соседям от него житья нет.

Поутру дядья увели с собой Мгера в горы. Охотились они в тот день неудачно. Мгер погнался за диким бараном, догнал, голову ему отвертел, барана дядьям отдал. Те взвалили добычу Мгеру на спину, а в городе отняли у него барана, пошли к своим дружкам и пропировали с ними до утра.

Прошло две недели.

Наконец Хандут-хатун обратилась к Мгеру с вопросом:

– Мгер! А сам-то ты охотишься или нет?

– Конечно, охочусь, – отвечал он. – Я диких баранов убиваю, взваливаю их себе на спину и несу до самого города. Под городом дядья отнимают у меня добычу, относят ее своим дружкам и вместе с ними пируют.

– Завтра ты дядьям добычу не отдавай, а принеси нам, – приказала мать.

– Ладно, матушка, – сказал Мгер.

Утром дядья взяли Мгера на охоту. Мгер большущего оленя убил. Дядья так и обомлели. Взвалили они добычу Мгеру на спину, а на окраине города остановились и сказали:

– А теперь, Мгер, положи оленя наземь и ступай домой.

– Нет, – сказал Мгер, – я своего оленя вам не отдам.

– То есть как это ты не отдашь?

– А вот так: не отдам – и все тут. Добыча – моя, и я отнесу ее матери.

Старший дядя сказал:

– Говорили нам, что сасунцы – сумасброды, а мы всё не верили. Теперь убедились на деле.

Младший дядя сказал старшему:

– Давай отколотим репоедово отродье и отнимем у него добычу. Старший дядя ударил Мгера по одной щеке, младший – по другой.

Мгер одной рукой схватил старшего, другой – младшего, ударил об землю и обоих убил. Так они и остались лежать с оскаленными зубами.

– Ишь!.. Они же еще и смеются надо мной! – сказал Мгер, взял свою добычу и пошел домой.

– Мгер! А где же твои дядья? – спросила Хандут-хатун. – Они тоже нынче с добычей?

– Нет у них никакой добычи, – отвечал Мгер. – Хотели они отнять у меня оленя, а я рассердился, схватил их обоих и наземь швырнул. Лежат они там и надо мной смеются.

Хандут-хатун так и ахнула:

– Ой, Мгер, что ты наделал! Ты родных своих дядей убил! Поехали Хандут и Вачо Марджо в горы, смотрят – Мгеровы дядья по самый пуп ушли в землю, а зубы у них всё еще оскалены.

Вачо Марджо привез сыновей своих в город, со слезами и скорбью великою похоронил их, а затем поведал свою волю Хандут-хатун:

– Забирай своего сына, поезжай в Сасун, и чтобы он никогда больше не попадался мне на глаза!

Прибыли мать с сыном в Сасун.

Семь лет уже протекло, а о Давиде не было ни слуху ни духу.

Как-то раз Мгер задал матери вопрос:

– Матушка! У меня отца нет?

– Как так нет, ненаглядный мой? – молвила мать. – Твой отец – Давид Сасунский, оплот Сасуна, самый сильный человек на всем свете.

– А почему же тогда ребята дразнят меня: «Ты безотцовщина, ты приблудыш!»? Где мой отец?

– Твой отец в Гюрджистан уехал – пахлеванов женить. Оставил он мне золотое запястье, чтобы, когда сын у него родится и в возраст придет, надеть ему это запястье на правую руку и послать сына за отцом. Поедешь?

– Отчего ж не поехать? До каких пор ребята приблудышем будут меня дразнить?

Надела Хандут-хатун сыну на правую руку запястье. Мгер пошел в конюшню, вывел лихого коня, вооружился, облачился в доспехи, вскочил в седло и двинулся в путь.

Долго ли, коротко ли, доехал он до широкого поля. Навстречу ему несся всадник, а на крупе его коня сидела пригожая девушка.

Поравнялся с ним Мгер и крикнул:

– Эй ты, козлиная борода! Не пристало тебе ехать с молодой красавицей.

А вот мне она под стать – отдай ее мне!

– Мальчишка! – крикнул Давид. – У тебя еще материнское молоко на губах не обсохло. Так кому же из нас красавица под стать тебе или мне?

Хотел было Давид мимо проехать, но Мгер протянул руку к девушке и сказал:

– Я тебе не позволю ее увезти! Разгневался тут Давид и такие слова произнес:

Ай-ай-ай-ай!.. Ну и дела! Молокосос-то!..

Ну и дела! Меня супостаты боятся не зря.

Конь мой копыта не замочил,

Когда мы переплывали моря, -

Нынче ручьишко мне путь преградил,

Не пропускает меня!.. Что за вздор!

Мне кручи и пропасти – все нипочем,

А нынче какой-то щелястый забор

Встал на пути широком моем!

Мгер недобро поглядел на незнакомца.

– Стало быть, молокосос – это я, ручьишко – это тоже я, и щелястый забор – это тоже я? – спросил он. – Сходи с коня, схватимся врукопашную и поглядим, кто из нас двоих молокосос, кто из нас двоих ручьишко, кто из нас двоих щелястый забор.

Сошел Давид с коня.

– Обожди, – молвил он. – Я девушку отвезу в безопасное место – на вершину вон той горы – и приеду биться с тобой.

– Отвези, – сказал Мгер.

Отвез Давид девушку на гору, воротился. Схватились они с Мгером врукопашную.

Под их ногами земля взрыхлялась, расседалась. Пыль поднялась, небесный свод затмила, ни зги не было видно, а слышно было только, как в клубах пыли отец и сын от натуги пыхтели. Пот ручьями стекал с их лиц и землю в грязь превращал.

Отпустили они друг друга, палицы схватили, стали палицами друг друга охаживать. От взмахов палиц вихрь поднялся, вырвал у Давида платок и унес. Нес, нес, нес и наконец бросил к порогу Хандут.

Узнала она платок мужа, поднялась на кровлю, смотрит – весь мир задернут завесою пыли. «Это платок Давида, – сказала она себе. – Наверно, сын с отцом встретились, не узнали друг друга – и давай драться».

Села Хандут-хатун на белого коня и полетела на поле битвы. Грохот и гром катились по горам и долам. Под облаками пыли две твердыни били друг друга в грудь. Собрались люди, издали глазеют, а ближе подойти не решаются. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:

Давид! Это я взываю к тебе!

Ты просьбу мою исполни, уважь!

Голубчик Давид, не бей! Не убей!

Это Мгер, это сын единственный наш!

Куда там! Ничего не слышат отец и сын. Глаза у обоих были налиты кровью, и бились оба не на жизнь, а на смерть. Приблизилась Хандут, смотрит – у Давида силы убывают, а у Мгера прибывают. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:

Мгер! Внемли материнской моей мольбе,

Пусть истошный мой вопль до тебя долетит!

Я прошу тебя: больше не бей! Не убей!

То отец твой родной, то всеславный Давид!

Ни отец, ни сын не прислушались к ее голосу. Бились они, словно буйволы, которых в первый раз выпустили весною из хлева, бились не на жизнь, а на смерть. Раскинула руки Хандут-хатун и, проливая потоки слез, воззвала:

Горы! Докличьтесь Кери поскорей -

Пусть он разнимет богатырей!

Не тут-то было! Родные – муж и сын – мольбе ее не вняли, а горы и подавно.

Не знает Хандут-хатун, как ей быть. Руки заламывает, волосы рвет на себе и снова взывает:

Ветер крылатый, лети

И нашепчи Кери:

"Бой роковой прекрати,

Сына с отцом примири!"

Тут Мгер, шумно дыша, повалил отца и коленом его прижал.