Фаина Гримберг - Княжна Тараканова

Маркиза предложила называть персиянку запросто – Алиной:

– Вы ведь позволите именовать вас на французский лад?

Али Эмете, конечно же, позволила!

Несмотря на свой преклонный возраст, мадам Жоффрен любила прогуливаться пешком, много писала в своем кабинете, принимала в гостиной самых разнообразных гостей, сердечно покровительствовала друзьям, но их же и тиранила… Она не была знатного происхождения, ее отец, господин Родэ, был богатым торговцем, а ее супруг Жоффрен был в свое время еще более богатым торговцем. Но эту женщину обожали в равной степени аристократы и поэты, художники и энциклопедисты. Ее имя было – Мария-Терезия, и это давало возможность сравнивать ее с венской императрицей. Она и держалась повелительницей и походила сразу на двух императриц в равной степени знаменитых, и на Марию-Терезию из Вены и на Екатерину из Санкт-Петербурга. Подобно этим двум великим правительницам, мадам Жоффрен имела круглое лицо, излучающее здоровье, легкий румянец и двойной подбородок, соединяла в своем облике величие и готовность к раздаче милостей. Мадам Жоффрен говорила о своей милой дочери: «Мы так же подходим друг другу, как может коза подходить карпу!» Алине подобное сравнение показалось оригинальным. Мадам Жоффрен сравнивали с блистательной Нинон де Ланкло, но если эта последняя являлась куртизанкой и блистала в своем салоне прежде всего благодаря тому, что ее превозносили любовники, то мадам Жоффрен сумела доказать, что женщину вполне возможно ценить и за ее образованность и оригинальность, и будучи держательницей салона, она вполне может оставаться порядочной и нравственной…

Алина завидовала судьбе мадам Жоффрен… «…Нет, я что-то не то сделала, как-то не так повернула свою жизнь!.. Я должна была прежде всего стремиться к замужеству, которое дало бы мне какое-то положение в обществе и средства к безбедному существованию. Я тоже могла бы создать салон, наподобие салона мадам Жоффрен, собирать ученых и поэтов…» И она погружалась в мечты. Отпустив на волю свое воображение, она живо представляла, как живет в большом доме, да, здесь, в Париже, рядом с ней любящий и любимый Михал, и вокруг них обоих – общество талантливых и своеобразно мыслящих людей… Но минуты увлечения проходили, и она понимала, что ничего этого не будет никогда! Жизнь ее определена и продолжит двигаться своим путем…

От маркизы Алина узнала о визитах самого Вольтера в салон мадам Жоффрен! Увидеть Руссо, Дидро, д’Аламбера – такая перспектива оказывала на Алину вдохновляющее действие. Ее уже заметили в гостиной мадам Жоффрен и даже считали своего рода завсегдатаем. Эмбс и Шенк предпочитали держаться в тени, всячески показывая, что они всего лишь доверенные лица, ходатаи по делам княжны. Теперь Алине хотелось каким-то способом выделиться из числа гостей. Обдумав, она нашла некий вариант…

Однажды Алина попросила позволения прочесть «нечто интересное», как она выразилась. Мадам Жоффрен охотно позволила. В салоне все уже знали, что странная персиянка – недурная музыкантша и ценительница поэзии. Все это ей очень шло еще и потому, что у нее был вид совсем юной девушки, способной легко смущаться, увлекаться, огорчаться… Весь ее облик дышал живостью, глаза ее всегда блестели и вдруг делались еще более яркими, яркое лицо легко меняло искренние выражения…

Она вышла на середину комнаты с небольшим томиком в руках и стала читать стоя. Она читала громко и выразительно, и в то же время наивно, как девочка, которая очень хочет понравиться окружающим взрослым, завоевать их доверие…

«…В тот же вечер Амазан, – читала Алина, – был приглашен на ужин к одной даме, прославленной умом и талантами за пределами своей отчизны и побывавшей в нескольких странах, которые посетил и Амазан. Эта дама и собравшееся у нее общество очень понравились Амазану. Непринужденность была здесь пристойной, веселье не слишком шумным, ученость нисколько не отталкивающей, остроумие отнюдь не злым; он убедился, что слова „хорошее общество“ – не пустой звук, хотя определением этим часто злоупотребляют…»

Слушатели наперебой выражали свое восхищение. Мадам Жоффрен махала руками, делая вид, будто смущена, и при этом ухитряясь показывать всем своим видом, что на самом деле вовсе не смущена. Маркиза улыбалась с некоторой гордостью, в салоне своей матери она словно бы защищала юную и беззащитную Алину, словно бы простирала над ней крылья, подобно птице, защищающей своего птенца. Маркиза не имела детей. Иногда Алине хотелось вообразить, будто маркиза – ее мать, но такими фантазиями не следовало увлекаться, это Алина понимала…

Заговорили о Вольтере. Многие знали его. И все узнали отрывок из его философской повести «Царевна Вавилонская», посвященный мадам Жоффрен и ее салону… Затем разговор естественным образом перешел на книги о Востоке. Алина насторожилась. Внезапно она подумала, что здесь могут найтись люди, имеющие некие реальные сведения о Персии, Багдаде и даже о таинственной Черкессии! Кто-то спросил Алину, не хочет ли она спеть какую-нибудь песню своей родины. На глазах девушки появились слезы. Ее щеки вспыхнули, она опустила голову…

– Оставьте бедную девочку в покое! – громко сказала маркиза.

Все должны были понять, что прекрасной Алине тяжело вспоминать о покинутой родине! На самом же деле она едва не расплакалась, потому что подумала о возможном разоблачении своего обмана. Ведь если бы ее разоблачили, она навсегда бы лишилась общества мадам Жоффрен, маркизы, их друзей и гостей…

Иногда в голову приходили мысли о дальнейшем жизнеустройстве… Что с ней будет дальше? А когда она состарится, что с ней будет?.. Она поделилась этими грустными и тривиальными мыслями с Ван-Турсом-Эмбсом. Но он не разделял ее опасений…

– …Если уж мы решили жить этой жизнью неприкаянных бродяг, то стоит ли сожалеть об утраченных возможностях, стоит ли жалеть себя? Таких, как мы, немало. А до старости еще далеко. Ты еще можешь выйти замуж, а я… быть может, когда-нибудь я вернусь в Гент…

Она немного удивилась таким его словам, но нашла их интересными, хотя не считала Ван-Турса интересным ей человеком…

С некоторых пор в салоне мадам Жоффрен стали много говорить о польских событиях и частенько поминали какого-то Огинского…

Эти разговоры смущали Алину, то есть Елизавету, ярко пробуждали воспоминания о детстве, о Михале, о пинчукских песенках… В свое время мадам Жоффрен побывала в Польше [55]и охотно делилась впечатлениями от поездки. Она говорила об этой поездке, как о путешествии в дальнюю экзотическую и опасную страну. Алина подумала насмешливо, что для мадам Жоффрен Польша не менее экзотична, нежели сказочная, никогда не виданная Персия!..