Фаина Гримберг - Анна Леопольдовна

Единорог, всем известно, символизирует девственность, то есть изображение девушки и единорога рядом с ней означает строго хранимую девственность. Я понимаю желания моего любимого, но мне страшно идти им навстречу. Он ни разу не заговорил о графе Эрнсте, но мне все еще стыдно, как будто недостойное вожделение графа загрязнило и меня, запятнало мою честь. Между тем Андрей не считает господина Миниха-младшего даже достойным презрения; я это знаю. Андрей переправляется на остров в лодке, поэтому я стала звать его моим Леандром. – Но ты не можешь утонуть! – сказала я. И он снова поцеловал обе моих руки – левую, близкую сердцу, а затем и труженицу-правую.

Брауншвейгский принц, внук писателя занимательных романов, доподлинно едет в Россию; во всяком случае, этот отъезд состоится очень скоро. Два письма Карла принесли мне интересное известие. В первом Карл уведомляет нас, меня и тетушку, об увенчавшихся успехом хлопотах господина фон Витте. Карл прозрачно намекал на свое возможное назначение в пажи к некоему герцогу В., который намеревается по делам отбыть в Россию. Разумеется, таинственный «В.» – нетрудно догадаться – принц Брауншвейгский, герцог Вольфенбюттельский… Но следующее письмо уже не было таким радостным. Карла обошел некий фон Бок, именно он сделался пажом отъезжающего принца.

Я, как могла, утешала брата в ответном письме. Я намеревалась было намекнуть ему прозрачно на одно важное обстоятельство, а именно, на то, что жизнь в России, возможно, и не так уж привлекательна. Но я отказалась от своего намерения, потому что вспомнила о более чем вероятной перлюстрации писем, ведь господин Сигезбек давно уже предупредил меня…

Но как же я способна говорить о дурной жизни в России? Отчего бы и нет! Я ведь знаю, что жизнь моя погублена; я и не думала забывать об этой истине. Но моя жизнь погибнет совсем не так, как жизнь красавицы Геро, возлюбленной Леандра, потому что погибнет моя жизнь, а не его, не Андрея… Хотя едва ли он так легко перенесет мою гибель… Но это не будет смерть, я знаю; то есть моя гибель не будет смерть. А что же? Покамест не могу представить себе! Я приобрету заслуженно репутацию развратницы? Нет. Отчего я говорю «нет»? Конечно же, я не хочу подобной репутации. Ни за что не хочу! Но я говорю «нет» вовсе не потому что не хочу и не могу поверить. Я говорю «нет», потому что я знаю: этого не будет. А что же будет?

Маневры завершились, и граф Миних-младший возвратился. Он не обращает на меня ни малейшего внимания. Ни тени домогательств; я бы вздохнула свободно, если бы не это чувство презрения ко мне; я так ясно читаю это чувство в его глазах, когда нам случается очутиться во дворце в одной комнате. К сожалению, нет возможности для меня избежать этих нечаянных встреч. Теперь я тщательно слежу за тем, чтобы не оставаться, никогда не оставаться даже на самое малое время в одиночестве в галерее или в комнатах Ее высочества. Доротея Миних ласкова со мной. Герцог де Лириа серьезно болен и скоро покинет Петербург для того, чтобы вернуться в теплый климат Испанского королевства. Принцесса приметила, как я бывала сконфужена при упоминании его в моем присутствии, и запретила решительно подобные упоминания. Признаюсь, не ожидала от принцессы, обычно кроткой и застенчивой, твердости подобной. А сконфузилась я от стыда за свою ребяческую выдумку. Однажды, в одно из наших свиданий, Андрей сказал мне, что понимает причины моих выдумок. Он не стал вдаваться в подробности. Чрезвычайное наслаждение доставляет мне эта возможность говорить с ним о многом кратко, не вдаваясь в излишние подробности, не увязая в них.

Но я все же не могу понять ненависти графа ко мне. Вероятно, придется, не размышляя много, примириться с тем, что мужчина может ненавидеть девушку за то, что она не поддалась его домогательствам. И можно ли считать его совершенно не правым? Его ненависть ко мне, разумеется, нелепа и даже отвратительна, но, возможно, он чувствует, что я предпочла ему другого человека… Разумеется, графу неприятно чувствовать свое унижение. Пусть только его чувства не изостряются до такой степени, чтобы он догадался о моей тайне. Да он не может догадаться, это ясно. И все же, он, мужчина, способен полагать себя униженным, а я? Какое он имеет право требовать непременного моего согласия удовлетворить его по хоть? Какое он имеет право презирать меня за мой отказ ему? Никто не имеет права посягать на мою свободу!

Я рассказывала Андрею мою хитрость: опасаясь, как бы его прелестный сонет не попался на глаза госпоже Сигезбек, я сама показала ей красивый лист. Ведь я живу в чужом доме, в чужой семье, у меня нет собственной мебели. Конечно, госпожа Сигезбек обращается со мной, как могла бы обращаться с дочерью, будь у нее родная дочь. Но именно поэтому она и может позволить себе войти, к примеру, в занимаемую мною комнату в мое отсутствие, хотя бы затем, чтобы самолично проследить, насколько тщательно прибирает горничная. И вот я показала госпоже Сигезбек прекрасный подарок Андрея и спросила, нравится ли ей, как я переписала сонет любимого моего Ронсара [64], один из сонетов, посвященных им неприступной очаровательнице Елене де Сюржер, фрейлине Екатерины Медичи… Она похвалила меня с достаточным равнодушием, любовной поэзии она не любит и даже не сколько раз сожалела о том, что не имеет права запретить и мне читать подобные стихи. А я действительно люблю эти сонеты Ронсара, посвященные прекрасной Елене де Сюржер, так и оставшейся в девицах до самой смерти…

Но не следует думать, будто я говорила с Андреем так многословно. Нет, я обошлась двумя-тремя фразами и одним четверостишием. Но я все не могла, не в силах была позабыть, как унизил, оскорбил меня граф. И вдруг, не договорив строку Ронсара, я поняла, как думает, угадывает обо мне Андрей, какие его мысли. Он, пожалуй, человек смирный, а не буйный. Он не дворянин и не имеет потому шпаги. Стало быть, это не мог бы выйти поединок, а только драка. Но он не хотел драки, я это поняла; он хотел лишь оскорбить младшего Миниха и тем самым отомстить за меня, за то, что оскорблена была я. Я все угадывала без слов.