Старые годы. Русские исторические повести и рассказы первой половины XIX века

– Не пора ли нам назад? – сказал Густав.

– Да кажется, что пора. Ведь перед нами не потешное сражение, а настоящий приступ.

Густав круто поворотил лодку, удалился к другому берегу и быстро понлыл вниз по Неве.

– Как бы желал я быть на той батарее, – сказал Василий, – под командой этого высокого офицера, который стоял на крае так спокойно, как будто бы из крепости стреляли холостыми зарядами. Он должен быть очень храбрый человек.

– А я очень желал бы быть теперь на стене Ниеншанца, – сказал Густав.

– Для чего так?

– Для того, чтобы отражать русских. Ах, если бы их порядком разбили!

– Ну посмотри, что они возьмут Ниеншанц!

– Не бывать этому!.. Сто чертей!.. {Шведское народное восклицание.}

– А вот увидишь.

– Не спорь со мной, Василий! Мы поссоримся. Ты забыл, кажется, что во мне шведская кровь?.. Тысяча бочек чертей!.. {Шведское же народное восклицание, следующее по порядку и по силе его вслед за первым, которое приведено выше.}

– А ты, Густав, забыл, что во мне русская?

– Ты подданный нашего короля.

– Не присягал я вашему королю!

– А отец твой?

Этот вопрос облил холодом сердце Василья. Разгоряченный зрелищем битвы, подавленный сильными впечатлениями, он позабыл все на свете, позабыл даже об участи, ожидающей его отца в случае победы русских. Он задумался. Молча приплыли они домой.

– Ну что? – спросили в один голос старики – отцы их и Христина, когда Густав и Василий вошли в комнату.

– Русские! – сказал Василий.

– Русские!.. Боже мой! – воскликнул Илья Сергеевич.

– Неужели русские в самом деле, Густав? – спросила Христина, устремив умоляющий взор на брата, как будто его упрашивая, чтобы он отвечал противное.

– Ну да, конечно, русские! Надеюсь, впрочем, что их отобьют. Из крепости пальба такая, что небу жарко.

– Да, да, жарко! – повторил расслышавший только последнее слово Карл Карлович, дрожа и махая на себя колпаком. – Мне очень жарко! Русские! Ах, боже мой! Да это ужасно и даже, можно сказать, чрезвычайно плохо! Сущая гибель и беда!

Всю ночь не смыкали они глаз, потому что пальба продолжалась до рассвета. В пятом часу утра (это было 1-го мая 1703 года) крепость Ниеншанц сдалась Петру Великому. По подписании капитуляции фельдмаршалом графом Шереметевым Преображенский полк занял город, а Семеновский введен был в контр-эскарп. Победителям достались восемьдесят две пушки, несколько мортир и множество разных военных припасов.

IV

Когда оба старика, утомленные тревожною, бессонною ночью, легли наконец и уснули, когда Христина, сидя у стола и протянув на нем свою белую ручку, прилегла на это мягкое изголовье разгоревшеюся от тревоги щекой и погрузилась в сон, Василий и Густав вышли тихонько на берег, снова сели в лодку и отправились по речке на Неву. Солнце уже поднялось из-за леса и осыпало рябевшую от утреннего ветерка речку дождем ослепительно блестящих искр. Воздух был напоен весеннею свежестию; птички громко пели, в лесу, нисколько не заботясь, что война нагрянула на пустынную, спокойную сторону, где они вили свои гнезда.

– Позавидуешь птицам! – сказал Василий. – Вечно веселы, вечно поют. Не то что мы, бедные люди. Как бы эти певуньи могли понять, что у меня и у тебя теперь на сердце, то наверное перестали бы петь.

– Да, признаюсь! – сказал Густав. – В сердце у меня такая теперь тревога и тоска, что в воду готов прыгнуть. Что-то, отстояли ли Ниеншанц?

– А вот увидим, – продолжал Василий. – Не знаю, что делается со мною! Боюсь, чтобы русские не взяли крепости, и желаю, чтобы они ушли отсюда, а сердце вот так и дрожит от радости при мысли, что мы, может быть, увидим теперь на стенах Ниеншанца русское знамя.

Густав нахмурился и проворчал сквозь зубы:

– Будь спокоен, не увидим!

Они выехали на Неву и поплыли к Ниеншанцу, чтобы взглянуть, что там делается.

– Смотри, смотри, Густав! – вскричал вдруг Василий радостно. – Какой на крепости-то флаг? Ведь белый, с двуглавым орлом.

– Ты ошибаешься, – возразил тот, напрягая вдаль зрение.

– Да уж не ошибаюсь! Крепость взята! Ай да наши!

– Послушай! Ты лодку опрокинешь. Ну для чего ты вскочил? Я с тобой поссорюсь, если ты будешь так глупо радоваться, как будто помешанный.

– Ах, Густав, не сердись! Я в самом деле боюсь помешаться. Как подумаю о русском царе, о котором чудеса рассказывают; как подумаю, что я русский; как подумаю потом об отце, что он шведский подданный, то, признаюсь, сердце разрывается на части, и хоть стыдно, а вот так и хочется заплакать.

В это время, заметив, что их догоняют две шестивесельные лодки, они принялись грести из всех сил, но лодки, их преследовавшие, были гораздо быстрее на ходу. Вот они все ближе и ближе к ним, с каждою минутой! Василий и Густав рассмотрели в обоих лодках каких-то офицеров; вместо гребцов сидели на скамейках солдаты в зеленых мундирах, с красными воротниками и, положив подле себя ружья, дружно взмахивали веслами, а на корме каждой лодки стоял усач-капрал и правил рулем.

– Кажется, они прямо едут на нас? – сказал Василий.

– Кажется, так, – отвечал Густав. – Чего они хотят? Не взяться ли нам за ружья? Уйти от них, я вижу, невозможно.

– За ружья? Что ты! Можно ли нам двум защищаться от стольких.

В это время одна лодка обогнала их, перерезала им дорогу, и кто-то закричал по-шведски: «Стой! Причаливай сюда!»

Густав взял в руки ружье, а Василий, правя веслом, подъехал к лодке.

– Что вам угодно? – спросил он офицера, который рассматривал их внимательно.

– Ах, ты русский? – сказал офицер.

– Русский.

– И ты также? – продолжал офицер, обратись к Густаву.

– Нет, я швед.

– Швед, а между тем говоришь так чисто на нашем языке.

– С детства все жил вместе с русскими, так и научился их языку.

– Что вы за люди?

– Здешние жители, – отвечал Василий.

– Давно ли вы в этой стороне живете?

– Я вырос в здешней стороне. Вероятно, дед мой или прадед был в числе тех русских, которые уступлены Швеции по Столбовскому миру.

– А зачем у вас ружья?

– Мы охотники.

– Вот что! Ну слушайте, любезные! Вы, конечно, очень хорошо знаете здешнюю сторону, все тропинки в лесах, все острова и островки, все реки и речки. Поэтому один из вас сядет ко мне в лодку, а другой – вот в ту, которая теперь подъезжает к нам. Нам нужно подробно осмотреть все здешние места. Вы будете нашими языками. Ну, перелезай же хоть ты, русский, ко мне. Вот, подполковник! – продолжал он, обращаясь к Преображенскому офицеру, сидевшему в другой лодке, – я и нужных для нас языков достал. Бери к себе этого шведа.

– А если я не позволю, чтобы меня взяли, – сказал гордо Густав.

– Ну так тебя сейчас же убьют, любезный, если станешь противиться. Вы теперь оба мои пленные, так уж поневоле надо меня слушаться. Я шлюссельбургский губернатор Меншиков. Если исполните ваше дело хорошо и будете верными языками, то я через несколько дней отпущу вас. Если же как-нибудь измените, нас обманете или наведете на неприятельскую засаду, то сейчас же велю вас расстрелять. Впрочем, вы, кажется, оба добрые малые. Надеюсь, что мы с вами не поссоримся.