Леонтий Раковский - Кутузов

Приглашенные стояли на средине залы — от стен тянуло холодом. В углах сверху донизу белели полосы льда — сырость выступала наружу.

Ждали выхода императорской фамилии. Разговаривали вполголоса. Всех беспокоило одно: в каком настроении выйдет к вечернему столу император.

Уже второй день он гневался, был раздражен и подозрителен.

Вчера вечером во дворце был праздничный концерт. Пела известная французская певица, любовница императора, Шевалье. Но Павел не слушал ее пения. Он ходил чем-то расстроенный и косо поглядывал на всех своих — императрицу Марию Федоровну и сыновей — Александра и Константина.

И сегодня в первой половине дня настроение его не улучшилось. На разводе император кричал, но как-то никого не разжаловал и не сослал.

К удивлению всех, на разводе почему-то не присутствовали великие князья Александр и Константин. Все понимали, что так приказал Павел, что он, видимо, ими недоволен, что царский гнев растет.

К обеду император пригласил только шестерых сановников — в том числе генерала от инфантерии Кутузова. Никаких статс-дам и фрейлин не было. Обед прошел в гробовом молчании — никто не смел начать разговор, а сам хозяин только отдувался и пыхтел. Хорошо, что Павел всегда мало ел и больше часа не засиживался за столом.

И в этот вечер всех тревожила одна мысль: что-то будет сейчас, за ужином?

Собравшиеся с беспокойством поглядывали на дверь.

Их фигуры тускло, призрачно отражались в больших, запотевших дворцовых зеркалах.

Черноглазая и чернобровая — вся в мать — Прасковья Кутузова старалась издалека рассмотреть себя в зеркале — в порядке ли ее туалет.

— Не забудь снять перчатки, — шепнул ей отец. — А то еще выйдет как с Кашкиной.

— Что вы, папенька! — ответила Прасковья и невольно ужаснулась, вспомнив эту неприятную сцену, которая произошла в ее присутствии на прошлой неделе.

Во время ужина фрейлина Кашкина села за стол, забыв по рассеянности снять перчатки. Император, всегда подозрительно осматривавший всех за столом, сразу заметил это. У него даже камер-пажи должны были прислуживать за столом без перчаток. Он обернулся к камер-пажу и громко спросил: "Спроси у фрейлины, почему она сидит в перчатках? Не чесотка ли у нее?" От незаслуженной обиды и стыда у Кашкиной посыпались из глаз слезы. Но быть недовольной не полагалось. Она собрала все свое самообладание и с принужденной улыбкой кое-как высидела этот тягостный ужасный час.

Михаил Илларионович невольно обратил внимание на то, что сегодня к вечернему столу приглашено вдвое больше гостей, чем к обеду.

Ровно в половине девятого двери распахнулись и в залу вошел под руку с Марией Федоровной император. Он уже не пыхтел и не отдувался, как во время обеда, значит, был хорошо настроен.

У всех свалилась гора с плеч.

За Павлом шли сыновья Александр и Константин с женами и великая княгиня Мария Павловна.

Гости двинулись за императорской фамилией в столовую залу.

Павел порывистым движением протянул камер-пажу шляпу и перчатки. Сел на всегдашнее место — посредине стола. Справа от императора сели великий князь Александр, его жена Елизавета Алексеевна и сестра Мария Павловна. Слева — императрица, великий князь Константин и его жена Анна Федоровна. Вместе с императорской фамилией по одну сторону стола сидели только три статс-дамы — Пален, Ливен и Ренне.

Места остальных девяти приглашенных расположились на противоположной стороне стола.

Михаил Илларионович в этот раз сидел против Елизаветы Алексеевны, а Прасковья — против княгини Марии Павловны.

Сели. Камер-пажи, стоявшие у стола впереди лакеев, привычным движением, ловко, в меру, придвинули стулья.

Близорукая Мария Федоровна, не поворачивая своей красивой головы, протянула назад через плечо руку. Камер-паж ждал этого момента: проворно вложил в пальцы императрицы золотую булавку. Мария Федоровна приколола булавкой к своей пышной груди салфетку.

Камер-пажи стали подавать блюда.

Ужин начался.

Павел уже пришел к ужину в хорошем настроении, а здесь оно еще больше поднялось: к столу впервые подали новый фарфоровый сервиз с видами Михайловского замка. Император восторгался им. Еще бы — его детище, его любимый дворец как красив!

На фарфоре не было видно ни сырости, проступавшей всюду, ни безалаберных коридоров.

Разумеется, все наперебой восхищались и сервизом и дворцом, которого за глаза никто и не думал хвалить.

Хорошее царское настроение отражалось на подобострастных лицах присутствующих.

Лишь один Александр сидел насупившись. Был мрачнее тучи.

"Странно, — подумал Михаил Илларионович, глядя на этого "кроткого упрямца", как когда-то назвала внука Екатерина II. — Никогда не показывал вида, что обижается на отца, а сегодня изменил своему притворству. Обиделся, что отец не допустил его к утреннему разводу. Любит шагистику и муштру, как папаша. А обидчив и злопамятен хуже его".

— Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь? — обратился к Александру император.

— Да, немного простужен.

— Надо полечиться. Нельзя запускать болезнь, — заметил отец.

И затем, обращаясь ко всем, сказал:

— А я сегодня видел сон, будто на меня натягивали узкий парчовый кафтан. Он был так тесен, что я проснулся. Что это значит — видеть во сне кафтан? — спросил он, глядя на сидевших перед ним.

Его глаза встретились с черными глазами фрейлины Кутузовой.

— Это к прибыли, ваше императорское величество, — смело ответила Прасковья.

— А вы откуда знаете?

— Мне бабушка говорила…

— Ну, как сказано: "Бабушка надвое говорила!" — улыбнулся Павел и принялся за еду.

Несколько минут длилось молчание. Потом император спросил у своего любимца, известного остряка, обер-гофмаршала Нарышкина, сидевшего напротив:

— Александр Львович, так как же ты сегодня ответил девяностолетнему князю Хилкову?

— Видите ли, — объяснил присутствующим император, — князь Хилков боится, что умрет от каменной болезни, и всем твердит об этом, а Александр Львович возьми и отрежь князю на это. Что ты там сказал? — весело смотрел на Нарышкина Павел.

— Ничего особенного, ваше императорское величество. Я сказал только: вам, князь, бояться нечего — деревянное строение на каменном фундаменте долго живет!

Все заулыбались, а император смеялся, обнажая свои длинные, словно у зайца, некрасивые зубы.

Час ужина пролетел незаметно. Император был необычайно весел, внимателен к императрице и сыновьям, приветлив и прост с гостями.

В девять часов тридцать минут встали из-за стола.

Проходя мимо Кутузова, император остановился и попросил Михаила Илларионовича передать от него привет Екатерине Ильинишне. Потом глянул в зеркало, висевшее на стене, и сказал Кутузову: