Колин Маккалоу - По воле судьбы

— Нас послали спросить, на каких условиях ты удалишься в Италийскую Галлию, — сухо сказал Луций Цезарь-младший.

— Понимаю, — ответил Цезарь, задумчиво глядя на него. — А ты не думаешь, что сначала надо бы поинтересоваться, как дела у твоего отца?

Луций Цезарь-младший покраснел.

— Поскольку о нем нет известий, Гай Цезарь, я думаю, с ним все в порядке.

— Да, с ним все в порядке.

— И каковы же твои условия?

Глаза Цезаря изумленно расширились.

— Луций, Луций, немного терпения! Мне надобно несколько дней, чтобы сформулировать их. А тем временем ты и Росций отправитесь вместе со мной на юг.

— Это измена, родственник.

— Раз уж меня обвинили в ней прежде, чем я перешел Рубикон, то какая, собственно, разница, Луций?

— У меня письмо от Гнея Помпея, — прервал Росций их пикировку.

— Благодарю, — сказал Цезарь, принимая письмо. После паузы он поднял глаза. — Вы еще здесь? Ступайте. Гиртий вам все укажет.

Молодым сенаторам не понравилось, что изменник отечества отсылает их со столь царственным небрежением, но пришлось уйти. Цезарь распечатал письмо.

Цезарь, какая достойная сожаления ситуация! Должен признаться, я никак не думал, что ты на это пойдешь. С единственным легионом! Ты проиграешь. Ты не можешь выиграть. Италия полна войск.

Собственно, я обращаюсь к тебе с просьбой поставить интересы Республики выше своих собственных интересов. Как сделал я. Честно говоря, мне было бы выгодней держать твою сторону, так ведь? Вместе мы бы правили миром. А порознь нам этого не добиться. Вспомни, ты сам мне о том говорил. В Луке, лет шесть назад. Или семь? Точно, семь. Как летит время! Семь лет мы не виделись. Целых семь лет!

Надеюсь, тебя не оскорбляет тот факт, что я в оппозиции к тебе. Здесь нет ничего личного, уверяю тебя. Я решил, что так будет лучше как для Республики, так и для Рима. Да ты и сам наверняка понимаешь, что вооруженным путем в нашем отечестве ничего добиться нельзя. Сулла тоже, правда, вторгся в Италию, но он не мятежник. Он просто предъявил свои права на то, что по закону принадлежало ему. Но мятежи у нас никогда не увенчиваются успехом. Посмотри на Лепида с Брутом. Вспомни о Катилине. Ты стремишься к тому же? К позорной смерти? Подумай, Цезарь, подумай. Я боюсь за тебя.

И очень прошу, отбрось свои амбиции, успокойся. Ради нашей любимой Республики! Если ты так поступишь, я абсолютно уверен, что Сенат найдет возможность прийти с тобой к соглашению. Обещаю, я сделаю для этого все. Я спокоен, я отринул амбиции. Ради Республики. Прежде всего и всегда думай о Риме, Цезарь! Твои враги — такая же часть его, как и ты! Пожалуйста, образумься. Пришли нам с молодым Луцием Цезарем и Луцием Росцием достойный ответ. И вернись в Италийскую Галлию. Это будет разумно и патриотично.

Криво улыбнувшись, Цезарь скатал свиток в шарик и бросил его на угли жаровни.

— Какой же ты лицемер, Гней Помпей! — сказал он, глядя, как шарик превращается в пепел. — Значит, по-твоему, у меня лишь один легион? Интересно, как бы ты запел, если бы знал, что я иду на юг только с двумя когортами? Тысяча человек, Помпей! Если бы ты знал, ты бы стал преследовать меня. Но ты этого не сделаешь. Ибо твои шестой и пятнадцатый легионы совсем не твои, а мои. Они сражались со мной. Как думаешь, подняли бы они мечи на своего прежнего командира?

Тысячи человек оказалось достаточно. Приморский город Пизавр приветствовал их криками и цветами. Цезарь тут же послал гонца к Куриону с приказом изгнать Терма из Игувия. Потом был город Фан — еще громче приветствия, еще больше цветов. Шестнадцатого января на глазах у посланцев Сената Цезарь принял сдачу Анконы. Опять приветствия, опять цветы. И — ни капли крови. Никаких признаков Лентула Спинтера с десятком когорт. Лентул ушел за Аскул. А поведение завоевателя ничуть не разочаровало капитулировавшие города. Никаких репрессий. И за все, что было реквизировано, щедро платили.

Тринадцатого января, за день до получения Цезарем письма Помпея, всадник на хромающей лошади подъехал с севера к Риму и пересек Мульвиев мост. Охрана, поставленная там после введения senatus consultum ultimum, сообщила прибывшему, что Сенат заседает в курии Помпея на Марсовом поле, и дала ему свежую лошадь. Проскакав еще несколько миль, он въехал прямо в пышущий роскошью перистиль и, спешившись, кулаком ударил по бронзе. Удивленный ликтор приоткрыл одну створку тяжелых дверей, но распахнулись вдруг обе.

— Стой! В Сенат нельзя входить при закрытых дверях! — вскричал ликтор.

— Почтенные отцы, у меня важные новости! — громко крикнул вошедший.

Все головы повернулись. Марцелл-младший и Лентул Крус поднялись с кресел, открыв в изумлении рты, а вестник тем временем искал взглядом Помпея.

— Какие новости, Ноний? — спросил Магн, узнав его.

— Гай Цезарь перешел Рубикон и идет на Аримин с одним легионом!

Привставший Помпей на мгновение замер, потом как-то вяло опустился в свое курульное кресло. Казалось, все тело его онемело, и он затих, не в силах промолвить ни слова.

— Это гражданская война! — прошептал Гай Марцелл-младший.

Лентул Крус, намного более решительный человек, чем его старший коллега, пошатываясь, вышел вперед.

— Когда? — спросил он с посеревшим лицом.

— Почтенный консул, он пересек Рубикон на своем боевом коне с тремя пальцами вместо копыт три дня назад перед самым заходом солнца.

— Юпитер! — взвизгнул Метелл Сципион. — Он сделал это!

Его крик словно открыл незримые шлюзы. Сенаторы бросились к дверям, они дрались, царапались, чтобы протиснуться в них, и через перистиль бежали в панике в город.

Не прошло и минуты, как в курии осталась лишь горстка boni. Способность мыслить и чувствовать вернулась к Помпею, и он встал.

— Идемте, — коротко бросил он, направляясь к боковой двери.

Корнелия Метелла не успела толком понять, что происходит. Гости стремительно ринулись в атрий, и она решила не вмешиваться во весь этот бедлам. Поэтому Помпей вынужден был сам вызвать управляющего, чтобы велеть ему позаботиться о своем усталом клиенте.

— Благодарю, — сказал он, хлопнув Нония по плечу.

Очень довольный своим вкладом в историю, Ноний ушел.

Помпей провел соратников в кабинет. Все, кроме него, тут же сгрудились вокруг консольного столика. Кто-то трясущимися руками стал разливать по чашам вино. Помпей же сел за рабочий стол, нимало не беспокоясь, как отнесутся к этому проявлению неуважения почтенные консулы и консуляры.

— Один легион! — сказал он, когда гости уселись, глядя на него, словно утопающие на единственный пробковый плот, пляшущий в бурном море. — Один легион!

— Он, должно быть, сошел с ума, — пробормотал Гай Марцелл-младший, вытирая лицо пурпурным окаймлением своей тоги.