Колин Маккалоу - По воле судьбы

— Ты одним своим видом привел бы их в чувство, — убитым голосом произнес Квинт Цицерон.

Цезарь приобнял его за плечи, слегка встряхнул.

— Может быть, да, — сказал он, — а может, и нет. В любом случае это неважно. Возьми под начало десятый. А я разберусь с пятнадцатым. Отведу его осенью в Италийскую Галлию и буду без устали муштровать. Вот увидишь, они станут действовать четко и слаженно, как марионетки. Включая нерадивых центурионов.

— Значит ли это, что я должен паковать сундуки, как Силан? — спросил Квинт Цицерон.

— Не говори глупостей, Квинт! Ты будешь со мной, пока сам не захочешь уйти. — Цезарь чуть прижал к себе удрученного и расстроенного легата. — Видишь ли, Квинт, с некоторых пор ты стал значить для меня гораздо больше, чем твой прославленный брат. Он хорош на Форуме, но не на поле боя. Каждому свое, разумеется. Но знай, что ты — тот Цицерон, которого я всегда предпочту любому другому.

Эти слова Квинт Цицерон запомнит на всю жизнь. Эти слова причинят ему много боли, сделают его желчным, станут причиной раскола в семье Туллия Цицерона. Ибо Квинт никогда не сможет заставить себя не любить человека, который их произнес. Родство обязывало, но сердце болело. Наверное, было бы лучше ему вообще не служить у Цезаря! Но тогда он не стал бы собой и так и продолжал бы плясать под дудку старшего брата.

Итак, полный борьбы год наконец-то заканчивался. Цезарь раньше обычного занялся распределением армии на зимний постой. Лабиена с двумя легионами он оставил у треверов, два других легиона разместил над рекой Секваной — в землях верных Риму лингонов, а остальными шестью окружил Агединк, главный город сенонов.

Он был готов отправиться в Италийскую Галлию, планируя сопровождать Рианнон и сына до ее виллы под Аравсионом, и еще он хотел найти педагога для мальчика. Что же не так с этим ребенком? Почему его не интересуют ни десятилетняя греческая война, ни соперничество между Ахиллом и Гектором, ни сумасшедший Аякс, ни предатель Терсит? Если бы он задал этот вопрос Рианнон, она бы ответила, что Оргеторигу нет еще и четырех лет. Но Цезарь не спрашивал и продолжал сравнивать сына с собой в свои детские годы, не понимая, что ребенок гения может оказаться обычным мальчиком.

Но все же в конце ноября он организовал еще один всегалльский сход, на этот раз в Дурокорторе, главном городе ремов. Целью собрания была не дискуссия. Обвинив Аккона, вождя сенонов, в заговоре против Рима, Цезарь решил провести заседание суда по римскому образцу — с обвинителями, адвокатами и перекрестным допросом свидетелей. Сам он главенствовал на этом процессе, усадив по правую руку от себя вождя эдуев Котия, некогда заступившегося за сенонов.

Пришли все кельты и несколько белгов, но ремов было больше всех (в жюри их оказалось шестеро из двадцати пяти галлов). Арвернов возглавляли Гобанницион и Критогнат, их вергобреты. Но первым выступил, конечно же, Верцингеториг (Цезарь лишь вздохнул про себя), который сразу же подверг суд критике.

— Если это справедливый суд, — вопросил он, — тогда почему в жюри римлян больше?

Цезарь посмотрел на него с удивлением.

— Число присяжных должно быть нечетным, чтобы при вынесении решения избежать ничейного результата, — спокойно объяснил он. — Состав жюри определялся по жребию, ты сам это видел. Кроме того, на данном процессе все члены его наделены правами римлян — все имеют равные голоса.

— Что это за равенство, когда римлян двадцать шесть, а галлов двадцать пять?

— Ты был бы удовлетворен, если бы я ввел в жюри еще одного галла? — терпеливо спросил Цезарь.

— Да! — выкрикнул Верцингеториг и покраснел, заметив в глазах римских легатов насмешку.

— Тогда я это сделаю. А теперь сядь, Верцингеториг.

Поднялся Гобанницион.

— Да? — спросил Цезарь, уверенный в этом арверне.

— Я хочу извиниться за поведение моего племянника, Цезарь.

— Извинения приняты, Гобанницион. Мы можем продолжить?

Выслушали обвинителей, свидетелей, выступили адвокаты. Цезарь с удовольствием отметил прекрасную речь Квинта Цицерона в защиту Аккона — пусть-ка Верцингеториг покритикует это! Затем вынесли приговор, на что ушла большая часть дня.

Тридцать три члена жюри заявили: «Виновен!» Остальные не нашли в действиях Аккона вины. За осуждение голосовали все римляне, шестеро ремов и один лингон. Но девятнадцать других галлов, включая троих эдуев, настаивали на оправдании.

— Приговор вынесен и обжалованию не подлежит, — ровным голосом объявил Цезарь. — Аккон будет подвергнут порке и обезглавлен. Незамедлительно. Желающие могут присутствовать. Я искренне надеюсь, что этот урок запомнится многим. Наши договоренности не безделица, нарушать их нельзя.

Поскольку официальные заключения суда делались на латыни, Аккон понял, каков приговор, только когда римская охрана встала по обе стороны от него.

— Я свободный человек в свободной стране! — выкрикнул он, выпрямляясь.

Верцингеториг зааплодировал было, но Гобанницион звонкой пощечиной остудил его пыл.

— Уймись, идиот! Тебе что, всего этого мало?

Верцингеториг вышел из зала и пошел прочь, подальше, чтобы ничего не видеть и не слышать.

— Говорят, то же самое произнес Думнориг, когда Лабиен отсекал ему голову, — сказал последовавший за ним карнут Гутруат.

— Что? — спросил Верцингеториг, дрожа и покрываясь холодным потом. — Что?

— «Я свободный человек в свободной стране», — так он сказал. Его больше нет, а Цезарь живет с его женщиной. Мы не свободны.

— Мне не нужно этого говорить, Гутруат. Мой собственный дядя дал мне пощечину перед всеми! Почему? Потому что лишь Цезарь прав, а мы все перед ним виноваты?

— Потому что в этой стране свободен один только Цезарь.

— О, клянусь Дагдой, Таранисом и Езусом, я сам насажу его голову на дверной шест! — крикнул Верцингеториг. — Как он посмел учинить это судилище, больше похожее на расправу?

— Посмел, потому что он блестящий военачальник блестящей армии, — сквозь зубы проговорил Гутруат. — Он попирает нас целых пять лет, Верцингеториг, а мы где были, там и остаемся! Он практически покончил с белгами и не тронул нас, кельтов, лишь потому, что мы не рискнули с ним драться. Кроме бедных армориков — посмотри, что с ними сталось! Венеты проданы в рабство, эзубии стерты с лица земли.

Появились Литавик и Котий, лица их были угрюмы. Кардурк Луктерий и вергобрет лемовиков Седулий подошли следом.

— В том-то и дело! — воскликнул Верцингеториг, глядя на подошедших. — Цезарь уничтожал белгов последовательно, поочередно. Он никогда не нападал на несколько племен сразу. Одна кампания — эбуроны, другая — морины, затем нервии, затем белловаки, атватуки, менапии, треверы. Один народ за другим! Но где был бы Цезарь, если бы нервии, белловаки, эбуроны и треверы собрались в единый кулак и ударили по нему? Да, он выдающийся командир! Да, у него блестящая армия! Но он не Дагда! Он был бы повержен и никогда больше не поднялся бы.