Колин Маккалоу - По воле судьбы

— Ты не таков, каким кажешься, — сказал Верцингеториг, снова усаживаясь.

— А разве все люди открытые, как на ладони? — спросил Цезарь.

Он тоже решил сесть. Несколько минут беседы с этим строптивцем могли быть полезны.

— Возможно, и нет, Цезарь. Что ты думаешь обо мне?

— Молод, горяч, отважен, умен. Только не дипломатичен. Не было надобности смущать своих старейшин на таком важном собрании.

— Кто-то должен был высказать главное! Иначе все сидели бы и молчали, как ученики в школе друидов. Я многих задел, — удовлетворенно сказал Верцингеториг.

Цезарь медленно покачал головой.

— Да, действительно. Но с какими намерениями? Я, например, не хочу больше крови. Мне не доставляет удовольствия ее проливать. Подумай, за что ты ратуешь, Верцингеториг. Рим все равно победит, можешь не сомневаться. Так стоит ли вставать на дыбы? Ты же человек, а не лошадь! Ты способен собрать сторонников и повести их за собой. Так делай это разумно! Не заставляй меня принимать меры, которых я не хочу принимать.

— Ты предлагаешь мне вести мой народ к вечному рабству?

— Нет, я предлагаю тебе вести его к миру и процветанию.

Верцингеториг подался вперед, глаза его и сапфир на застежке блеснули.

— И я поведу его, Цезарь! Но не к рабству. К свободе. К прежней жизни, к героям, к царям. Ибо вы не нужны нам! Верным в твоих вчерашних словах было только одно: мы, галлы, должны стать единым народом. Я могу этого добиться. И я добьюсь! Мы переживем тебя, Цезарь! Мы выгоним тебя и всех, кто попытается сунуться сюда после тебя. Я говорил правду, когда сказал, что Рим пришлет дурака вместо тебя. У демократов всегда так: они предлагают безмозглым идиотам выбор кандидатов, а потом удивляются, почему выбраны одни дураки. Народу нужен царь, а не люди, которые каждый раз меняются по чьему-то желанию. То одна группа выгадывает, то другая, но весь народ — никогда. Царь — вот единственный ответ.

— Цари для нас ушли в прошлое.

Верцингеториг вдруг хихикнул.

— И это мне говорит римский царь! Ты ведь царь, Цезарь! Это видно по тому, как ты ходишь, как говоришь, как смотришь, как относишься к людям. Ты — Александр Великий, ненароком поставленный дурнями над собой. После тебя все обратится в прах.

— Нет, — возразил Цезарь, позволив себе улыбнуться. — Я вовсе не Александр. Я лишь фигура, что-то значащая для Рима. Фигура крупная, возможно, крупнее всех, что были. Но все равно Рим больше меня. Когда Александр Великий умер, Македония пала. Его страна умерла вместе с ним. И не только страна. Он отрекся от своих греческих корней и создал империю, потому что мыслил как царь. Он делал, что хотел, и шел, куда хотел. Он действовал как царь, Верцингеториг! Он отождествлял себя с идеей величия сколоченного им государства. Но чтобы эта идея работала, ему надо было жить вечно. А я — слуга Рима, и только. И когда я умру, Рим породит мне замену. Я сделаю Рим богаче, сильнее, могущественнее, но кто-то непременно улучшит мои достижения. Почему? Потому что у нас на каждого дурака приходится по умному человеку. Это замечательная статистика. Гораздо лучше, чем у царских династий. Там на одного достойного правителя приходится дюжина полных ничтожеств.

Верцингеториг ничего не сказал. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Ты не убедил меня, — наконец проговорил он.

Цезарь встал.

— Тогда будем надеяться, Верцингеториг, что нам никогда не придется выяснять отношения на поле боя. Ибо если мы встретимся там, от тебя ничего не останется. — Голос его неожиданно потеплел. — Будь со мной, а не против меня! Мы поладим.

— Нет, — ответил Верцингеториг, не открывая глаз.

Цезарь покинул гостиную и пошел к Авлу Гиртию.

— Рианнон подбрасывает мне сюрприз за сюрпризом. Молодой Верцингеториг, оказывается, ее двоюродный брат. В этом отношении галльская знать походит на римскую: все тут друг другу родня. Присматривай за ней, Гиртий.

— Значит ли это, что она тоже должна поехать в Лютецию?

— Конечно. Ей ведь приятно видеться с братом. Не препятствуй их встречам.

Маленькое некрасивое личико Гиртия сморщилось, карие глаза приняли умоляющее выражение.

— По правде говоря, Цезарь, я не думаю, что она способна тебя предать. Она души в тебе не чает.

— Я знаю. Но она женщина. Она много болтает, делает глупости у меня за спиной. Пишет Сервилии. Глупее поступка нельзя и придумать! Пока меня нет, не говори ей ничего лишнего, Гиртий!

Как и все посвященные в это дельце, Гиртий умирал от желания знать, что ответила рыжеволосой Сервилия, но Цезарь сам вскрыл письмо, а потом запечатал печаткой Квинта Цицерона, чтобы никто больше не мог прочитать.

Завидев Цезаря с шестью легионами, сеноны сдались без боя. Они выделили заложников и немедля отправили делегатов в Лютецию, где галлы под не слишком бдительным присмотром Авла Гиртия ссорились, дрались, пили и веселились. Кроме того, эти несостоявшиеся мятежники послали отчаянное предостережение карнутам, ужасно напуганные грозным видом новых когорт — в блестящих доспехах и с баллистами самой последней модели. Эдуи просили Цезаря за сенонов, ремы — за карнутов.

— Ладно, — сказал он Котию и Доригу. — Я буду к ним снисходителен. Тем более что мечи еще не были обнажены. Я очень хотел бы поверить, что они говорят то, что думают. Но я им не верю.

— Цезарь, им нужно время, — не сдавался царь ремов Дориг. — Они как дети, которым раньше все дозволялось и от которых вдруг стали требовать послушания.

— Они и впрямь дети, — кивнул Цезарь с усмешкой.

— Это метафора, — с достоинством отозвался Дориг.

— Сейчас нам не до метафор. Однако я тебя понял. Но кем бы их ни считать, друзья мои, их будущее благополучие зависит от того, будут ли они соблюдать подписанные договоры. Это особенно относится к сенонам и карнутам. Треверов я считаю безнадежными. Их надо подчинять силой. Но кельты из центральной Длинноволосой Галлии достаточно умны, чтобы понять значение договоров и правила поведения, которые они диктуют. Мне не хотелось бы казнить людей, таких как Аккон у сенонов или Гутруат у карнутов, — но если они предадут меня, я это сделаю. Не сомневайтесь, я это сделаю!

— Они не предадут тебя, Цезарь, — заверил эдуйский царь Котий. — Как ты сказал, они кельты, а не белги.

Цезарь вскинул руку, чтобы раздраженно взъерошить волосы, но передумал и лишь провел пальцами по щеке. Обладателям редких волос не стоит тревожить прическу без дела. Он вздохнул, сел и вновь глянул на галлов.

— Вы думаете, я не знаю, что каждое наказание рассматривается как тяжелая нога Рима, попирающая права галлов? Я выбиваюсь из сил, стараясь заключить с ними мир, а в ответ меня обманывают, предают, презирают. Метафора с детьми как раз к месту, Дориг. — Он глубоко вздохнул. — Предупреждаю вас обоих, потому что вы решились просить за другие племена. Если эти новые соглашения не будут соблюдены, я обрушу на клятвопреступников все свои силы. Это измена — нарушать торжественные обещания, скрепленные клятвой! И если римские граждане будут убиты, я казню виновных, как Рим казнит всех предателей-неграждан и убийц, — я выпорю их и обезглавлю. Речь идет не о простых людях. Я казню вождей племен, будь это предательство или убийство. Ясно?