Мэри Рено - Последние капли вина

Рука его ухватилась за полку, доска сорвалась, он покатился и упал на спину, и тогда я прыгнул на него и сорвал с его головы шлем. Теперь я увидел, что волосы его обильно тронуты сединой, лицо, вытянувшееся от страха, как будто съежилось с возрастом, и у меня словно желудок перевернулся при мысли, что его надо убить, но я не припомнил, что он забыл имя моего отца, - и тогда сказал себе: "Это не человек у меня под коленом, это зверь!". Я выхватил меч и проткнул ему горло со словами:

– Получи за Мирона!

Он захлебнулся - и умер. Не знаю, слышал ли он меня.

Уверившись, что он точно умер, я вскочил на ноги и увидел, как повсюду вокруг меня колышется битва. Я возвысил голос и закричал:

– Лиси-и-ий!

Закричал, потому что торопился рассказать ему, что я совершил. Я слышал, как его голос поднялся над общим шумом:

– Алексий! Я иду!

Но тут словно огромная скала свалилась на меня; я был раздавлен и отброшен в темноту; звуки битвы доносились до меня, ничего не знача, - так дитя, засыпая, слышит голоса в другой комнате.

Я пришел в себя во дворе, заполненном ранеными. Посередине двора находился фонтан, струя его падала в бассейн, обложенный синей плиткой, так делают мидяне. Голова болела, меня мутило, одолевала слабость. Должно быть, я свалился после удара по шлему, который меня оглушил, но крови на голове не было; рана у меня оказалась на бедре, сразу под кромкой нагрудника. Она была глубока, я лежал в луже крови. Должно быть, ударили копьем, когда я упал. Там, где кровь растеклась по мраморным плиткам, она подсохла и почернела по краям; так я понял, что нахожусь здесь уже какое-то время.

Мне хотелось пить, и звук текущей воды еще усиливал жажду. Но только теперь, когда я осознал, как хочется воды, мне первый раз пришло в голову: "Так я пленный или свободный?" Повернув голову к человеку, лежащему рядом, я спросил:

– Мы победили?

Он глубоко вздохнул и перекатил голову в мою сторону; я увидел, что он близок к смерти.

– Мы потерпели поражение, - сказал он и закрыл глаза.

Тогда я узнал его, хоть он и переменился: это был Хармид. Я видел его перед битвой внизу, на рыночной площади, среди всадников. Я позвал его по имени, но он больше не заговорил.

Я пополз к фонтану - весть о победе дала мне силу духа; но какой-то раненый, который мог ходить и пользоваться одной рукой, принес мне воды в шлеме. Я напился, поблагодарил его и спросил, давно ли кончилась битва.

– Уже час прошел, - ответил он, - и они объявили перемирие, чтобы забрать убитых. Я был там до недавнего времени. "Тридцать" удрали; пока я там лежал, люди, собиравшие мертвых, разговаривали между собой - люди и с той, и с той стороны.

Он еще много говорил, но я был слишком слаб и не поспевал за его рассказом. Я посмотрел на свою кровь на плитах, провел по ней рукой и подумал: "Не зря пролита". Некоторое время я отдыхал; появилась какая-то старая женщина, перевязала мою рану полотном; мне стало легче, я открыл глаза и принялся озираться вокруг - не терпелось уже, чтобы пришел кто-нибудь и отнес меня к моим товарищам.

Послышались шаги людей, несущих что-то, я повернулся окликнуть их. Но они несли на щите мертвое тело. Голова откинулась назад, ноги ниже колен свисали с края щита и болтались; убитый был накрыт плащом всадника, закрывающим лицо. Плаща я не узнал - и уже отворачивался, когда заметил, что эти двое посмотрели на меня, а потом переглянулись. И тут я почувствовал, как провалилось во мне сердце, а раны похолодели. Ноги свисали из-под плаща, и на одной из них была грубо зачиненная сандалия.

Я собрал все силы и окликнул их - а они сперва притворились, будто не слышат меня. Но все же остановились, когда я позвал еще раз. Я спросил:

– Кто это?

Они молчали - ни одному не хотелось говорить первым. Наконец один пробормотал:

– Мне очень жаль, Алексий.

А второй добавил:

– Он умер прекрасно. Два раза после того, как его ударили, он поднимался на ноги, и даже после второго раза еще пытался. Прости, Алексий, мы пойдем - он тяжелый.

Я сказал:

– Не надо нести его дальше. Положите тут, возле меня.

Они осмотрелись по двору - он уже был полон народу, потом снова глянули друг на друга; я понимал, о чем они думают: раненые не любят лежать рядом с мертвым. Тогда я сказал: "Ладно, я пойду с вами", поднялся с камня и побрел за ними. В портике нашел копье с обломанным наконечником и взял его вместо палки, опираться. Мы прошли еще немного и оказались на небольшой мощеной площадке перед алтарем. Рядом с ней находилась разрушенная стена, камни покрывала пыль; но я не мог идти дальше и сказал:

– Это место подойдет.

Они уложили его и, извинившись передо мной, забрали плащ и щит - им надо было носить других убитых. У Лисия была рана между шеей и плечом; его убило кровотечение. Он потерял столько крови, что тело у него стало не просто бледным, как обычно у мертвых, но словно чистый желтый мрамор. На броне у него запеклась кровь, и в волосах тоже. Шлем где-то потерялся, он лежал на спине, и открытые глаза смотрели прямо в небо, как будто что-то спрашивали. Мне пришлось долго нажимать рукой, пока они закрылись.

Тело еще не окоченело, но кожа заметно остыла. Он уже лежал просто одним из бесчисленных мертвецов. Всегда, с самого первого моего воспоминания о нем, ехал ли он верхом, шел ли, бежал или просто стоял на улице, разговаривая с кем-нибудь, я сразу выделял его среди других мужей, стоило лишь взглянуть; и невозможно было для меня, даже темной ночью, перепутать его руку с чьей-то чужой. А теперь начали слетаться мухи, и мне пришлось отгонять их.

Я был слаб, и разумом, и телом, будто маленький ребенок, и все же плакать не мог. Это хорошо, можете сказать вы: когда эллин умирает достойно, даже женщинам подобает сдерживать слезы. И меня тоже с самой ранней юности учили, какие положено испытывать чувства в таких случаях; и не было для меня тайной, что любимый мой смертен. Но я теперь я словно стал чужим и этой земле, и своей собственной душе. Ибо случившееся сказало мне: существуй такой бог, который заботился бы о жизнях человеческих, этот бог сейчас сам страдал бы вместе со мной. А когда я подумал, что Бессмертные живут далеко, в радости и вечном празднике, то мне показалось, что богов вообще нет.

Не знаю через сколько времени те люди, что принесли его, вернулись посмотреть, как я. Я сказал, что ничего, и спросил, видели ли они, как он погиб. Они ответили, что сами не видели, но слышали похвалы ему от тех, кто видел; а один заметил, что был на том месте позже, когда он умирал. Я спросил, говорил ли он с кем-то.

– Да, - ответил этот человек, - он говорил с Евклом, которого знал лучше, чем меня, и спрашивал о тебе; он, кажется, боялся, что тебя убили. Он сказал, что ты кричал, звал его на помощь, и я думаю, он получил рану, когда пытался пробиться к тебе. Мы рассказали ему, что тебя вынесли с поля боя, но рана не смертельная, и он как будто был доволен и чуть успокоился. Но к тому времени его разум уже понемногу затуманивался, и он начал зевать - я такое видел, когда человек истекает кровью. Потом он произнес: "Он позаботится о девочке". Выходит, у него есть ребенок? Я думаю, ты знаешь, что он имел в виду.