Михаил Каратеев - Русь и Орда Книга 1

– Эх, таль, не распытали мы, что это за монастырь, – промолвил Никита, поравнявшись с Василием, – Ведь коли тут женская обитель, нас ночевать туда едва ли пустят, а харчи свои мы прикончили. Не пришлось бы спать в лесу, на голодное брюхо.

– Не сумневайся, это мужская обитель. Я о ней от карачевских попов немало слышал, ибо на Руси она из самых древних. Ее основал, говорят, лет триста тому назад сам святой Глеб Володимирович, первый князь муромский.

– Почто же она не в городе стоит?

– Она в городе и стояла, да после Батыева нашествия, когда Муром был сожжен, уцелевшие иноки ушли в лес и воздвигли здесь новый монастырь. Позже, когда город чуток отстроился, – часть клира вернулась туда и приступила к становлению нового храма и монастырского подворья. Строили долго, а когда труд их близился уже к концу, случился пожар, и все пришлось начинать сызнова. И вдругораз все, что было сделано, огонь истребил, а сейчас строят в третий раз. Вот почему Спасов монастырь и доселе остается в лесу. В народе он вельми чтим, ибо хранится тут чудотворный образ святого Глеба, исцеляющий немало немощных.

– Ну, немощи всякие бывают. Иных, пожалуй, и чудом не исцелишь.

– По мне, человека не чудо, а вера его исцеляет, – после небольшой паузы сказал Василии. – Вот, к примеру, годов пять назад был я в Серпухове, и показывали мне там здоровенного мужика. Запамятовал я, что с ним приключилось, – деревом его придавило, что ли, только отнялись у него ноги, и пролежал он, как колода, немало лет. И попы его пользовали, и знахари, к святым мощам и к иконам чудотворным возили его, только все втуне. Наконец кто-то сказал ему про целящий многие немощи образ святого Глеба в Спасовой обители, и как-то вдруг уверовал он, что тут его спасение. – «Я тоже Глеб, говорит, и мой святой меня не оставит. Везите меня к нему!» Ну, привезли его сюда, в Спасов монастырь. Прослушал он вечерню, приложился к чудотворной иконе; после тут схимник один – святой жизни старец – возложил на него руки, только ничто не помогает. Тогда тот калека давай просить игумена: «Оставь меня на ночь одного в церкви! Хочу я помолиться своему святому, а уж утром везите меня в обрат».

Ну, поклали его под образом святого Глеба и ушли все. А на рассвете вышел игумен из своей кельи и глазам не верит: стоит тот безногий мужик возле монастырской поварни и дрова колет. Будто никакой хвори и не было! Пристали тут к нему иноки, – что, мол, да как, чего ты в церкви делал и не было ли тебе какого видения? А он говорит: «Никакого мне видения не было, а как все из храма ушли, помолился я горячо своему святому, встал да и пошел. Я, говорит, и наперед знал, что так будет». Вот ты мне теперь и скажи: что это было, – чудо или же просто силою своей веры он хворь переборол?

– И так, и так чудо, Василей Пантелеич, – задумчиво промолвил Никита. – А откуда оно проистекло, от иконы ли, от веры ли того человека, – сказать трудно… скорее всего от веры.

– Вот и я тако же мыслю. Коли бы он сумневался, не помогла бы ему и чудотворная икона. А с крепкою верою, помолись он даже в пустом месте, скажем, в лесу, под березой, равно получил бы исцеление, ибо чудотворная сила в самом человеке, сиречь в вере его таится.

– Так, по-твоему, икона в этом деле ништо?

– Э нет, брат! Коли человек в чудотворную суть иконы верит, сила его веры в свое исцеление гораздо умножается. Возле такой святыни молитва его обращается как бы в пламень незримый и летит прямо к престолу Господнему! Я сказал: под березой тоже чудо возможно, но подле иконы свершиться ему стократ легче. Потому исцеления немощных почти всегда и случаются возле особо чтимых икон, а не под березами.

За этими разговорами путники шагом проехали версты полторы, как вдруг из-за поворота дороги, огибавшей в этом месте пологий, заросший ельником холм, до них явственно Донеслись какие-то крики и шум.

– Никак, впереди дерутся? – недоуменно промолвил Василий, придерживая коня. – Чего бы это такое могло тут быть?

– Может, кого грабят разбойники? – прислушиваясь, сказал Никита. – Мне будто бы женский крик почудился.

– А ну, вперед! Только тихо. Допрежь чем ввязываться, поглядим из-за поворота, что там стряслось.

Держась самого края дороги, уже потемневшего в вечерних сумерках, они проехали еще шагов двести. Звуки ударов, топот конских ног и отрывистые выкрика слышались теперь совершенно отчетливо, не оставляя сомнений в том, что здесь происходят вооруженная схватка. Доехав до поворота, Василий внезапно осадил коня и знаком руки остановил своих спутников. Шагах в тридцати, там, где дорога пересекала небольшую поляну, он увидел богато убранный возок, запряженный тройкой рослых, серых в яблоках, лошадей. В возке, тесно прижавшись друг к другу, сидели две закутанные в шали женщины, лиц которых нельзя было разглядеть. На облучке, запрокинувшись на спину, неподвижно лежал возница с намотанными на руки вожжами, а вокруг – пять или шесть всадников, в кафтанах военного покроя, отчаянно отбивались саблями от двух десятков нападающих, которые по одежде можно было принять за татар. Один из последних, крупный мужчина в кожаных татарских латах и в шлеме, не принимая непосредственного участия в схватке, стоял на откосе холма и время от времени что-то выкрикивал. Возле возка, на поляне уже лежало несколько неподвижных тел.

– Татары на наших напали, – шепнул Василий стоявшему рядом Никите. – Их не столь много, и ежели мы врасплох ударим с тыла, они побегут!

– Истина, княже, – тихо ответил Никита, – Только допрежь чем на них ударить, не худо было бы достать стрелою вон того дьявола, что примостился на бугре. Он у них, кажись, верховодит. Его я беру на себя, а вы с Лаврушкой цельте двух других. А потом уже в сабли! – с этими словами Никита вытащил из-за спины своего «перуна» и наложил на тетиву боевую стрелу. Василий и Лаврушка молча последовали его примеру.

Почти одновременно воздух прорезали три стрелы. Стоявший на косогоре всадник, взмахнув руками, опрокинулся на круп своего коня, возле возка повалились наземь двое других. В ту же секунду, бросив луки и выхватив сабли, Василий и его спутники налетели на растерявшихся разбойников, рубя направо и налево. При виде неожиданной подмоги воины, оборонявшие возок, разом приободрились, и в каких-нибудь три минуты исход сражения был решен: нападавшие, оставив на поляне с десяток трупов, обратились в бегство и мгновенно исчезли в лесных зарослях.

Вложив саблю в ножны, Василий обернулся к повозке, находившейся от него в нескольких шагах. Теперь он разглядел, что одна из сидевших там женщин была молода и красива, другой на вид было лет пятьдесят. Обе смотрели прямо на него, вполголоса обмениваясь отрывистыми словами, а потому Василию не оставалось ничего иного, как направить к ним своего коня. Но не проехал он и половины разделявшего их расстояния, как к нему приблизился один из всадников, защищавших возок, – чернобородый мужчина средних лет, в богато расшитом кафтане.