Юрий Давыдов - Анатомия террора

Да и способ существования радикалов 1870-х годов, их мироощущение наводят на некоторые размышления. Простота жизни, доходящая до бедности, жертвенность, вырастающая из страданий за «униженных и оскорбленных» (ну, и из веры в сверхвозможности интеллигенции, конечно), покаяние («кающийся дворянин»), иногда доводящее наиболее экзальтированных представителей радикалов до самоубийства из-за того, что «принес людям мало пользы», – все это, согласитесь, не похоже на поведение сугубо светских политиков. Наконец, понятие «народ». Для революционеров это была не просто массовая сила, союзник в борьбе с правительством, но объект глубокой веры, средоточие всей жизни сегодняшней России и единственная надежда на ее будущее благополучие. Недаром известный землеволец и народоволец А. Д. Михайлов даже в письмах к близким, где совсем не обязательно было демонстрировать свои убеждения, писал это слово с большой буквы. Неудивительно, что в среде народничества начала 1870-х годов зародилось и настоящее религиозное течение, некая разновидность толстовства – секта «богочеловечества», или «маликовщина». Показательно и то, что большого распространения это течение не получило, и его сторонники вынуждены были эмигрировать в США.

Можно, видимо, согласиться с мнением исследователя Е. Рашковского о том, что «в народничестве чувствуется особая светская разновидность религиозного по типу сознания, проявлявшегося в благоговейно-мифических представлениях о крестьянстве и бескомпромиссном неприятии существующей власти» [25]. Эти представления и это неприятие требовали от радикала 1870-х годов непременного участия в «революционном деле». Неотложность же такого дела не вызывала у народников сомнений, поскольку Россия, с их точки зрения, настоятельно нуждалась в коренном преобразовании. С этим трудно не согласиться, как трудно спорить и со многими лозунгами, провозглашавшимися деятелями народничества.

Что можно, собственно, возразить против необходимости демократизировать политический строй России, передачи земли тем, кто на ней работает, введения системы социальной защиты трудящихся и т. п.? Дело не в этих справедливых требованиях, а в том, каким образом они станут воплощаться в жизнь и будут ли поддержаны населением страны. Именно: «каким образом» и «будут ли» – стали для народничества подлинным камнем преткновения в ближайшие годы их политической деятельности.

Однако сначала надо сказать о том, что происходило в лагере радикалов в самом конце 1860-х годов. Зимой 1868 года на сходках и вечерах петербургского студенчества появился некто Сергей Геннадьевич Нечаев, учитель Закона Божьего и вольнослушатель Петербургского университета. Худенькому, нервному, с резкими жестами молодому человеку студенческие споры вокруг кассы взаимопомощи, права на сходки в общественных кухмистерских казались детским лепетом, игрой, не стоящей внимания. У него в голове складывался проект создания в России многочисленной тайной организации, в которой кружки, «пятерки» и союзы подчинялись бы единому центру – Комитету, во главе, конечно, с ним, Нечаевым. Причем Комитет был обязательно нужен к началу 1870 года, когда истекал девятилетний срок временнообязанных отношений крестьян с помещиками и когда, по расчетам революционеров, «обманутые реформой» селяне должны были подняться «в топоры» против правительства.

С. Г. Нечаев. Фотография ( около 1870 г. )

Нечаев начинает не с организации кружков и поисков единомышленников, а с накопления личного авторитета революционного вожака и создания вокруг своего имени героического ореола. Он скрывается от друзей, но перед этим подбрасывает им записку о том, что его «везут в Петропавловскую крепость». Затем объявляется в Москве, утверждая, что ему удалось бежать из крепости, а потому он должен срочно скрыться за границей. В марте 1869 года Сергей Геннадьевич уже в Швейцарии, где легко сходится с Н. П. Огаревым и М. А. Бакуниным. Вместе с последним Нечаев начинает создавать образ не просто непреклонного революционера, но нового социалистического лидера, вождя российской радикальной молодежи. В Швейцарии он издал несколько прокламаций, брошюры «Народная расправа» и «Катехизис революционера». Даже одному из авторов «Катехизиса» Бакунину тот казался «катехизисом абреков» (что не помешало Михаилу Александровичу поддерживать Нечаева во всех его начинаниях). Впрочем, о «Катехизисе» мы поговорим позже, пока же поинтересуемся политическими целями и ознакомимся с некоторыми методами действия Нечаева.

О его целях можно сказать очень коротко – разрушение старого строя, подготовка «стройплощадки» для возведения здания нового справедливого общества (по поводу того, должно ли это здание быть государственным, Нечаев не распространялся, его это попросту не интересовало). Экстремисты, дорогой читатель, такими «мелочами» не занимаются. Методы же действия Сергея Геннадьевича – это особая статья. Скажем, он предлагал знакомым распространять написанные им прокламации. Если же те отказывались, ссылаясь на ненужный риск, то заявлял, что станет присылать им листки по почте, и тогда эти люди будут вынуждены поскорее избавляться от них, передавая «по цепочке». Или собирал подписи желающих участвовать в политической демонстрации, а потом клал список к себе в карман, чтобы держать опрометчивых молодых людей в кулаке и заставить их делать то, что ему нужно.

В Петербурге Нечаев рассказывал о «могучем» московском Центре, в Москве – о грандиозной петербургской организации. Закончилось все вполне банально, обычной уголовщиной (о чем речь опять-таки впереди). Сейчас же для нас важно показать, с каким грузом проблем революционный лагерь подошел к 1870-м годам.

Неудивительно, что следующее десятилетие началось для радикального движения с появления студенческих кружков самообразования. Их участники, убежденные, что дальше так жить нельзя, одновременно открещивались от вседозволенности и аморальности нечаевщины, испачкавшей чистое и святое дело освобождения народа. Причем открещивались настолько рьяно, что их кружки принципиально не имели ни программы, ни устава, чтобы «не было, как у Нечаева». Многие и многие из этих мальчиков и девочек, защищавших перед товарищами свои рефераты по истории, экономическим наукам или статистике, сгинут позже в «местах отдаленных», «не столь отдаленных» или в камерах тюремных казематов. Однако некоторым из них удастся не только выжить и не разочароваться в своих идеалах, но и пройти суровую школу полуподпольной и подпольной работы, побывать бродячими пропагандистами, попытаться стать «своими» для недоверчивого российского крестьянства, выковать из себя несгибаемых политиков-террористов.