Урсула Ле Гуин - Лавиния

– Так мы туда идем?

– Да, в одно место неподалеку от них.

Шли мы в ту самую хижину лесоруба, где обычно ночевала Маруна, когда я оставалась в священной роще, поджидая своего поэта. Деревья здорово разрослись, и кроны их почти сомкнулись над старой округлой хижиной; я чуть было не прошла мимо нее. Поляна, на которой она стояла, и то, что осталось от огорода, заросли кустарником и высоченными сорняками. Я крикнула. Никто мне не ответил. Подойдя к дверям, я увидела, что домик совершенно пуст. Лесоруб и его жена, видно, куда-то перебрались отсюда, а может, просто умерли.

Сильвий, разумеется, с детским любопытством тут же принялся обследовать дом и его окрестности.

– Какое хорошее место! – восхитился он. Потом притащил в хижину свой узел, довольно большой и весьма неуклюжий, который, не жалуясь, сам нес всю дорогу. Когда он бросил его на пол, в нем что-то загремело, и я спросила:

– Что это у тебя там?

Сильвий искоса на меня глянул, но узел развязал. Там оказались маленький лук, стрелы, охотничий нож и короткий меч – то оружие, которым он пользовался на занятиях боевыми искусствами.

– Это чтобы от волков защищаться, – сказал он.

– Ах, сынок, – покачала я головой, – теперь уж мы с тобой и сами как волки.

Он немного подумал, и, похоже, эта мысль пришлась ему по душе. Он кивнул.

– Иди сюда, отдохни немного, – сказала я, усаживаясь на пороге и отодвигая оружие в сторону, чтобы освободить ему местечко. Луч солнца упал сквозь темные ветви сосен и дубов, толпившихся вокруг, прямо на крыльцо домика, и сразу стало как-то теплее. Сильвий сел рядом со мной и прислонился головой к моему плечу. А я смотрела на его тонкие смуглые мальчишечьи ноги в башмаках, которые были для него слишком тяжелы и грубы.

– Они ведь не собираются нас убивать, правда, мама? – спросил он без испуга, просто ища поддержки.

– Нет. Но они хотят разлучить нас. А я сердцем чую, что нельзя им этого позволять. И никак иначе не могу помешать Асканию, который хочет забрать тебя в Альбу. Вот и придется нам прятаться здесь, чтобы он нас не нашел.

Сильвий долго думал, потом сказал:

– Я мог бы, например, поселиться в какой-нибудь крестьянской семье, а они всем говорили бы, что я их сын.

– Мог бы. Но этим ты подверг бы их всех огромной опасности.

Он коротко кивнул, явно стыдясь, что сам не подумал об этом.

Мне, впрочем, тоже было стыдно, что я вовлекаю его в некий обман. И я сказала:

– Послушай. Я, конечно, солгала, когда велела сказать, будто мы с тобой направились к великому оракулу в Тибур, но совет оракула мне действительно нужен. Только нашего оракула, оракула моего отца, оракула моих предков. С ним можно поговорить только здесь, в Альбунее. И, возможно, он скажет нам, что делать дальше. Я не знаю, станет ли он разговаривать с женщиной, но с тобой, надеюсь, он поговорит. Ведь ты внук Латина, правнук Фавна, потомок Пика и Сатурна… – Я погладила Сильвия по крепкому худенькому плечу, все еще влажному, не остывшему после быстрой ходьбы. – Сын Энея. – Я поцеловала его.

Он тоже поцеловал меня и сказал:

– Я ни за что тебя не оставлю, мама! Никогда не оставлю!

– Ох, слова «никогда» и «навсегда» не для смертных, любовь моя! Но нас с тобой ничто не разлучит, пока я сама не пойму, что нам лучше расстаться.

– А это и значит – никогда! – весело сказал он.

В гуще темных ветвей нежным голосом запела какая-то птичка, с очаровательной беспечностью приветствуя весну своими долгими трелями.

– Значит, мы с тобой здесь будем жить?

– По крайней мере, сегодня переночуем.

– Это хорошо. А ты огонь с собой захватила?

Я показала ему маленький глиняный горшок в веревочной сетке, полный углей из очага Весты.

– Давай-ка, ты разожги огонь и скажи молитву богам, а я пока немного подмету здесь, – сказала я, и мы принялись за дело. Потом уселись у очага, подбросили туда дров, и я спросила: – А ты знаешь, что твой отец вырос в лесу, на высокой горе, которая называется Ида? – Сильвий, разумеется, об этом знал, но выразил горячее желание снова послушать мой рассказ о детстве Энея и слушал очень внимательно. Потом он взял свой лук и стрелы и сказал, что пойдет в лес – вдруг удастся подстрелить какого-нибудь неосторожного кролика или куропатку. Я хорошенько прибрала в хижине и устроила нам постели из веток молодых сосен. Особого мусора, впрочем, в этом убогом жилище и не было, разве что паутина, мышиные гнезда да куски старой коры с крыши. У бедняков мало что остается после жизни. На полке я нашла старую потрескавшуюся глиняную плошку; ее не выбросили, ею пользовались, и я, положив в нее горсть соли, взятой из дома, снова поставила ее на полку.

Сильвий никого не подстрелил, зато прикинул, где лучше с утра поставить силки на куропаток, и притащил четырех раков, которых прямо руками поймал в ручейке. Раков мы сварили и съели с просяной кашей. Я, правда, жалела, что мы не прихватили с собой немного питьевой воды – вода во всех здешних ручьях сильно пахла серой и была неприятной на вкус.

Спали мы, завернувшись в свои плащи. Я спала долго и крепко – как и всегда в Альбунее. Здесь, даже находясь не в святилище, я полностью избавлялась от любых страхов. Впрочем, нет, некий страх я все же испытывала, но это был отнюдь не тот смертельный ужас, который охватывал меня при мысли о том, что я могу навсегда потерять Сильвия; скорее то чувство, которое я испытывала в Альбунее, можно было назвать священным трепетом. Оно не имело ничего общего с повседневными тревогами и заботами; нечто подобное мы испытываем, глядя в небо ясной ночью, когда нашему взору открывается вся Вселенная, все мириады ее звезд. Этот священный трепет живет глубоко в душе каждого; именно с ним связано и наше поклонение высшим силам, и наши сны, и наше молчание.

Сильвий весь следующий день провел в лесу, исследуя холмы над сернистыми источниками. Я не тревожилась: во-первых, он был мальчиком разумным, а во-вторых, рядом со здешними деревнями не водились ни дикие кабаны, ни медведи; да и вражеские племена здесь, в центре Лация, ему не угрожали. Около полудня на краю поляны возникла рыжая Урсина, быстрая и безмолвная.

– Меня тетя Маруна прислала, – сообщила она. Урсина принесла для нас кувшин хорошей питьевой воды, мешочек с сушеными бобами, а также сушеные фиги и изюм, которые явно сунула в сверток Тита, зная, как сильно Сильвий любит сладкое.

– Как вели себя люди из Альбы? – спросила я.

– Спрашивали о вас. Тетя сказала им, что вы ушли в ту Альбунею, что близ Тибура. У нас многие действительно так и считают. А вчера эти люди снова уехали в Альбу. И тетя велела передать тебе, что они приказали Ахату и Мнесфею доставить туда Сильвия, как только вы вернетесь в Лавиниум.