Юрий Никитин - Князь Владимир

Рогнеда не сводила с него глаз:

– Ты… решил оставить меня жить?

– А почему нет? Я уже свел с тобой счеты. Ты расплатилась с лихвой.

– Но… я сама не хочу жить больше.

Он пожал плечами:

– Никто не неволит. Но, как ни злобись на меня, скажи, что не так, как бывает всегда на войне? Да и братьев я твоих убил не подло из-за угла, а в сражении. Даже отца твоего сразил в честном поединке, хотя мог бы не рисковать. Город уже пал… Но ты не можешь этого понять, потому что это не твой отец и твои братья насиловали других, убивали и жгли, а убивали их самих!

Она напряженно смотрела на то, как он собирает карты ее отца, прячет в ларец. В чем-то лжет, но в чем, понять не могла. Новгородец слишком увертлив, хитер, коварен.

– У тебя была какая-то цель, – произнесла она медленно.

– Цель есть у каждого достойного человека. Остальные… остальные следуют своим желаниям. Я – сын рабыни! Я начинаю находить в этом не позор, а… повод для похвальбы. Я сокрушил и поверг тех, кому от рождения было дано все: имя, власть, богатство, могущество, поддержка таких же сильных и богатых. Выходит, я сильнее. Знатность рода дают пращуры, такие же люди, только жившие встарь, а силу да сметку дает Сварог сейчас! Но кто из них может дать больше? А с небес мы все одинаковы. Князь и распоследний раб все одно ма-а-а-ахонькие букашки для Сварога…

Она молчала. Пыталась найти брешь в его складной речи. А Владимир нетерпеливо выглянул в окно:

– Твои сенные девки разбежались… Ничо, соберутся. Сиди здесь по-старому. Я насытил сердце местью. Насытил и… еще одну истину постиг. Нет для богов ни знатных, ни убогих. А любят они тех, кто трудится. А от праздных и ленивых отвертают лик! Хоть от богатых, хоть от бедных.

За окном хрипло и требовательно прозвучал боевой рог. Заржали кони, кто-то длинно и витиевато выругался.

Владимир обернулся к Рогнеде. Лик его снова стал хищным и требовательным.

– Для богов нет знатных или незнатных, запомни! Мы все – дети Сварога. Дети солнечной породы.

Она без сил опустилась на ложе, слишком измученная, чтобы возражать. В этом сыне рабыни слишком много мощи… Впрочем, почему все время «сын рабыни» да «сын рабыни»? Он ведь сын грозного Святослава, благороднейшего из рыцарей, который, собираясь в поход, всегда посылал гонцов в ту страну с предупреждением: «Хочу идти на Вы!», лучшего из полководцев, разгромившего дотоле непобедимый Хазарский каганат! Он потомок Рюрика, а тот – прямой потомок Алариха, взявшего и сокрушившего дотоле непобедимый Рим. Аларих же ведет свой род прямо от Тора, грозного бога войны… А Тор – старший сын Одина, бога богов!

Тавр доложил:

– Варяги идут к Киеву широко, перехватывают всякого, кто может предупредить Киев. Лазутчики говорят, что войско Ярополка уже выступило!

– Неужто проклятый дознался?

Тавр покачал головой:

– Вряд ли.

– Так что же?

– Скорее всего, узнал наконец, что ты вместо жмуди двинулся на Полоцк. Спешит взять под защиту. Там же его будущий тесть и Рогнеда, сладкая нареченная…

Владимир скупо улыбнулся:

– Ты угадал, девка была сладкая. Но как же он надеется получить Рогнеду? Он же христианин, а им вера не велит иметь больше одной жены! К другим надо ходить тайком.

– Ну, княже, когда дело касается баб, то мы все – язычники.

Князь засмеялся:

– Ладно, пусть спешит. Думает, я еще кидаюсь на высокие стены Полоцка аки пес на забор! Соединись он с Рогволодом, нам бы и счастье не помогло… Скачи к варягам, вели остановиться. Пусть отдыхают, точат мечи. Им надо перехватить Ярополка в удобном для нас месте. И – внезапно!

– Где?

– Лазутчики у тебя, ты и выбирай. Но я проверю сам. И с воеводами посоветуюсь.

Тавр унесся, быстрый и неутомимый. Владимир тронул коня, пустил шагом. Если Ярополк спешит к Рогволоду, то с ним лишь хорошо вооруженные и обученные войска, а всякие охочие люди остались в Киеве и селах. Эти стянутся защищать стольный град, буде понадобится. С Ярополком только малое войско киян да еще печенежская орда. Та не упустит случая поживиться, раз уж Ярополк заключил с ними вечный мир, пожаловал земли. Сами напросятся в помощь, только бы пограбить, пожечь города да села, увести оттуда женщин и детей, продать в дальних странах…

Правда, он тоже ведет иноземцев. Свеи – могучие свирепые воины. Дерутся яро, зато невольников не берут, земли и города не просят. Им нужно только злато, а его получат с киевских бояр и старейшин. Печенеги – горшее зло. Об этом надо кричать на всех перекрестках, размалевывать страсти и беды с их приходом…

– Кремень, – подозвал он доверенного гридня, – ты с печенегами дрался?

– Угу.

Он высился над князем, как закованная в железо башня. Голос шел из груди, как из огромного дупла. Он был даже крупнее Звенька, своего младшего брата, который привел и взял клятву положить жизнь за князя.

– По пьянке или как?

– Всякое бывало…

– Подбери людей с бойкими языками. Пусть скачут впереди с вестью, что печенеги уже пришли взять в полон всю Русскую землю! Старых и малых вместе с больными и слабыми посекут на месте, а женщин и красивых детей наших продадут в жаркие заморские страны, откуда еще никто не возвращался…

– Вот гады проклятые! – вырвалось у Кременя. Лицо угрожающе налилось кровью, глаза враз выкатились, как у разъяренного быка.

– Сведения надежные, – добавил Владимир. – Сегодня получил от лазутчиков. Пусть люди бегут из сел, прячутся по лесам. Ярополк защитить их не сможет. Он поклялся их жизнями расплатиться с печенегами!

Кремень поднял коня на дыбы, круто развернул, ударил плетью и умчался.

– Двух собак одним камнем, – пробормотал Владимир, – или двух зайцев одной стрелой… И благодетелями себя покажем, и Ярополку ополчения не дадим собрать. Теперь бы только что-то придумать, чтобы справиться с его тяжелым войском… и легконогой печенежской ордой…

Во рту стало сухо. Все равно войско Ярополка намного больше и сильнее! Дружина одного только Киева, самого сильного и богатого града, размечет его лапотников. Там все в седлах родились, с конца копья вскормлены, живут под звон мечей и умирают в боевой славе. Куда его новгородцам, где отродясь своей дружины не было! Только Рюрик, да и тот вскоре перебрался в Киев со всем войском. Не обучены новгородцы ратному ремеслу, а храбрость да лихость немногого стоят перед умением. Десяток дружинников размечут сотню самых отчаянных храбрецов, даже если тех вооружить с головы до ног. А на самом деле половина новгородцев идет в полотняных рубахах вместо доспехов, с топорами да рогатинами!

В тот день, когда Владимир вскочил на стену Полоцка, сотни ляшских воинов взбирались на стены Перемышля, рубя и сбрасывая со стен защитников города. Польский князь Мешко Первый, узнав о распре в стране русов, спешно бросил туда войска. Перемышль был взят и сожжен, жители истреблены, а затем войска быстро прошли к Червеню, взяли в двухнедельном непрерывном штурме. Затем пришел роковой час и другим червенским городам. Где пробивали ворота и стены, где брали подкопами, где прямым штурмом или долгой осадой, но города, предоставленные себе, не получая помощи, не могли продержаться долго.