Юрий Никитин - Князь Владимир

Так почему нет радости?

Он поскользнулся в крови, когда вышел, с проклятиями ухватился за дверь. Трупы лежали в страшных позах, кровью были забрызганы даже стены. Владимир наступил на отрубленную по локоть руку. Под стеной стоял Кремень, левой рукой зажимал правый бок. Кровь сочилась между пальцами, но пожелтевшее лицо сияло.

– Сколько? – спросил Владимир отрывисто.

– Четверо убитых, трое раненых, – ответил Кремень задыхающимся голосом. – И еще один, которого как ни зови, но нашим звать не хочется…

Владимир покосился на две половинки трупа. Блуд был рассечен надвое страшным ударом. Внутренности шипели и пузырились, выпуская воздух, в луже крови.

– Он свое сделал, – сказал он хрипло. – По крайней мере, ты дал ему быструю смерть.

– Не я, – возразил Кремень с жалостью, – Варяжко успел раньше.

Под стеной сидел могучий дружинник, весь залитый кровью, даже лицо в крови.

– Княже, – прохрипел он, – четверо… это здесь… Других ты найдешь в коридоре… на лестнице… на крыльце… во дворе…

– Варяжко ушел? – вскрикнул Владимир.

– Это не человек, – прохрипел воин. – Это сын Перуна.

Тавр ходил среди убитых, переворачивал лицами кверху. Владимир крикнул зло:

– Выслать погоню! Пока он жив, война не кончена!

– Сделано, – ответил Тавр. – И еще я велел кричать везде, что за поимку Варяжко жалуешь прощение, освобождаешь от налогов до конца жизни и даешь серебряную гривну.

– Мог бы обещать две, – сказал Владимир. – Или даже золотую!

– Ну, я намеревался сдержать…

– За Варяжко я в самом деле отдам две золотые!

– Никуда не денется, – сказал Тавр рассудительно. – Теперь вся Русь под твоей рукой.

Они вышли из терема. Сердце Владимира снова дрогнуло. Двор был залит кровью и завален трупами. Их оставалось без Ярополка и Варяжко четверо, но они показали, как могут сражаться дружинники Святослава.

У дверей спальни гридни, что стояли на страже, преданно и хитро заулыбались. Владимир кивнул хмуро, не до баб, зря слюни распустили.

Он толкнул дверь. Юлия стояла на лавке спиной к дверям, пыталась выглянуть в окошко. На стук обернулась, глаза испуганные, на щеках блестят мокрые дорожки слез.

– Здравствуй, Юлия, – сказал Владимир.

Он нарочито не назвал ее княгиней, и она сразу все поняла. Побледневшая, с дико расширенными глазами, прижала руки к груди:

– Что с Ярополком?

– Мой брат был чересчур отважен, – ответил Владимир.

– Ты… ты убил его?

– Ярополк не убивал Олега, – напомнил Владимир, – но все же Олега затоптали в их мелкой ссоре. А сейчас была не ссора – война.

Она прошептала мертвеющими губами:

– Я хочу… видеть его…

– Не стоит, – предостерег он. – Был бой, его изрубили в куски.

– Я все равно…

– Как хочешь, – он не стал спорить, – но там лишь изрубленная туша в луже крови… Может быть, когда хотя бы приберутся?

Он смотрел на нее, смертельно испуганную, но с гордо выпрямленной спиной, большеглазую и тоненькую, как камышинка, и неожиданно ощутил звериную радость. Разве не для того живет человек, чтобы сокрушать соперника, а его женщин грести под себя?

Его взгляд стал оценивающим.

– Но тебе не придется долго лить слезы.

– Что… о чем ты? – Ее голос ломался, как соломинка.

– Я тебя возьму в наложницы. Правда, задница у тебя маловата, я люблю пользовать покрупнее и повыше… Гм… Зато вымя торчком, это я люблю. Может быть, если очень постараешься понравиться… и сумеешь… даже в жены.

Она отшатнулась. На ее красивом лице проступило отвращение.

– Ты? У тебя руки по локоть в крови моего мужа!

Владимир засмеялся. В чреслах потяжелело, налилось горячей кровью. Чувство ярой силы было таким, что ноги сами двинулись к ней. Испуг на ее лице перешел в ужас.

– Да, но в этих руках – ты.

В ее расширенных глазах ужас перешел в панику. Похоже, только сейчас ощутила свое настоящее положение. Там, дома, – утонченное коварство, яды, сладкие слова и удар кинжала в спину, у варваров – честные глаза, грубая схватка грудь в грудь, верность слову и долгу. Но если среди этих могучих, свирепых и полных мощи варварских племен уже дали ростки царьградские обычаи? Эта смесь может оказаться страшнее греческого огня!

– Раздевайся, – велел он хищно. – Хочу зреть твою наготу.

Тавр поднимался по лестнице, искал князя, когда в дальнем конце коридора распахнулась дверь. Владимир вышел, на ходу застегивал пояс. Рубашка на груди распахнута. Черные глаза хищно блестят.

Тавр восхищенно покрутил головой:

– Уже успел?

– Это дело нехитрое.

– Хоть стоило портки снимать?

Владимир пожал плечами:

– Теперь скажу, не стоило. Я всегда потом вижу, что не стоило… А когда внизу жжет, то это уже не я, а какая-то тварь в весеннем гоне! Юлия была хороша, кто спорит? Но не хуже и служанка, что некстати забежала в спальню…

Тавр захохотал, в глазах были зависть и восхищение. А Владимир лишь отмахнулся:

– А насчет портков… я их не снимал. Чаще всего я даже сапог не снимаю. Слушай, быстро составь списки тех, кто наслал печенегов на моего отца! Смерть великого князя должна быть отмщена.

– Уже составил, – ответил Тавр буднично.

– Молодец, – вырвалось у Владимира. – Ты впрямь на два шага вперед меня зришь!

– Ты просто забыл распорядиться, – пояснил Тавр скромно. – А сейчас, пока не поздно, убери из этого списка тех, кто… ну, кто может понадобиться.

В списке было около десятка имен. Владимир быстро пробежал взглядом по подвешенным строкам:

– А где Осинник, Твердоглаз, Рыбарь?

– Они… с печенегами не общались вовсе.

Владимир взглянул остро:

– Христиане? Народ поверит, что и эти с предавшими моего отца. А для нас важно нечто другое, верно?

Тавр молча дописал троих, подумал, добавил еще пятерых от себя. Они тоже христиане, но главное – владеют землями, угодьями, домами, складами, у них тысячи холопов. Но еще хуже того – с их мнением считаются как в Киеве, так и в соседних землях.

Владимир снова взял лист, что-то вспомнив, одно имя решительно вычеркнул:

– Волчий Хвост – опытный воевода. Жаль его терять. Да и богатств за ним особых не числится.

Тавр вскинул бесцветные брови:

– Но в Киеве все знают, что он был среди тех, кто не хотел возвращения Святослава. Пощадишь убийцу, что скажет народ?

Владимир почесал лоб:

– Надо повернуть так, что я, прежде чем послать их на казнь, проверил всех вдоль и поперек… И выяснил, что воеводу оболгали. Тем самым покажем свой праведный суд! Как бы на него ни указывали пальцем, но ежели нет улик, то князь вынужден соблюдать справедливость!

Тавр молча удалился, пряча усмешку и затаенное восхищение в глубине глаз. Князь даже перед ним говорил настолько искренне, взволнованно, с придыханием в голосе и блеском глаз, что даже он, Тавр, чуть было не поверил. И только когда молодой князь вычеркнул одного из убийц, мол, не терять же хорошего работника, увидел всю меру лицедейства. Чувствует ли сам Владимир, что у него не одно лицо, а несколько?