Юрий Никитин - Князь Владимир

Владимир стремительно поплыл к берегу. Филин вынимал из корзины окорока, жареных гусей, бережно достал корчагу меду. Гордей уже резал на чистой скатерти мясо на одинаковые ломти. Еще Святослав приучил, что князь в походе – первый среди равных, лучшего куса перед простыми воинами да не иметь будет.

Владимир подсел к скатерке, жадно ухватил пахнущее вишневыми веточками копченое мясо. Дружинники начали оглядываться, по одному оставляли забаву и присаживались к трапезе. Последние два, покинув недвижимое тело, поспешно ринулись в реку, спеша смыть кровь жертвы.

Обед был хорош, а хмельной мед выдержан в самой мере. Крепковат, но не слишком, сладость умерена нужной горечью. Выпили до капли, на коней садились довольные и веселые.

Когда выехали на дорогу, Кремень вспомнил:

– А девка-то не выдержала… В речку бросилась. Филин хотел было вытащить, но уже портки надел, мечом опоясался. А Сила пока штаны сымал да воду ногой щупал – не похолодела ли, – ее унесло по течению. Там и сгинула…

Владимир смотрел на расстилающуюся перед ним дорогу. Он ответил так отстраненно, что даже привыкший к нему Кремень удивился холодному равнодушию великого князя:

– Ничего, у меня народу много.

Он не мог заснуть. Ночь казалась душной, словно вот-вот должна была разродиться гроза, но все не решалась. С ревом влетел крупный хрущ, с треском ударился о стену. Слышно, как шлепнулся на пол, ворочался, скрипел крыльями, пытался перевернуться на брюхо.

Встал в раздражении, поскреб ногтями покрытую ночным потом грудь. Волосы мягко скрипели. Да, он теперь – великий князь. А что дальше? Раньше было к чему стремиться. Боролся за жизнь, за существование в княжьем тереме, потом сумел выпросить княжение, спасался бегством, выживал в Царьграде… Была страшная проба сил с Рогволодом, трудное одоление киян и борьба за престол, за власть над всей Русью…

И вот он уже достиг наибольшего, чего может достичь человек. Он – повелитель огромной страны, хозяин сел и городов, живота всего живого. Никто не смеет чинить препон, никто не подаст голос против. У него сотни жен, тысяча наложниц, в каждом городе у него свои дома – лучшие! – он волен брать любых женщин, замужних или непорочных, он волен над жизнями.

И что дальше? У него от избытка сил вот-вот лопнет грудь, как переспелый кавун. Сердце стучит мощно, но что он может ему предложить? Еще баб, еще дома, еще еды и питья в три горла? В четыре? В пять?

Он страшно крикнул:

– Тавр! Тавра ко мне!

За дверью подхватился задремавший Кремень. Забегали, послышались голоса: «Тавра», «Князь кличет!», «Будите Тавра!» Наконец в щели под дверью заблистали огни факелов. Чей-то голос пререкался со стражами, послышались тяжелые шаги.

В горницу ввалился сонный Тавр. Он был босой, в исподней рубахе, волосы на голове торчали в разные стороны. Недобро зыркнул на князя, спросил сипло:

– Какая муха укусила?

– Опять спишь? – обвинил Владимир. – Куда в тебя столько влазит? Князь твой не спит, а ты дрыхнешь?

– Да что стряслось?

– Садись, – велел Владимир.

Тавр плюхнулся на лавку, откинулся к стене, с наслаждением запустил обе пятерни в распахнутую на груди рубашку. Послышался скрежет, словно ножом скребли сковороду.

– Ну сел, – сказал он сквозь раздирающую рот зевоту. – Можешь говорить. А может, лучше сразу на пол? Такое сморозишь, что и на лавке могу не усидеть.

Владимир рванул рубашку на груди. Душно, когда же гроза придет с громами и молниями?

– Сколько племен сбили в одну кучу, – заговорил он, голос звучал потрясенно, словно бы только ночью осознал, кто он таков и что за страна в его кулаке, – а что с ними делать? Жить-поживать да добро наживать? Не-е-ет, я так не могу. Да и неверно это. Это простой мужик может, а я не должен. Но если я могу строить и разрушать города, переселять народы, могу… Многое могу! Чересчур многое. И тут не ошибиться бы! Пока карабкался к вершине, все было понятно. А теперь стою на вершине, холодный ветер пробирает до костей, и страшно мне! Что делать великому князю?

– Еще сотню жен заведи, – посоветовал Тавр.

Владимир не заметил иронии, возразил:

– Это радости раба.

– Почему? Где у раба столько жен и наложниц?

– Зато он ни о чем другом не мечтает. Да еще чтобы поиметь жену хозяина! Еще лучше, жен и дочек родни хозяина.

– Гм, – сказал Тавр с удовольствием. – Знавал я одного такого… Даже жен братьев под себя загреб… Как еще их собак не поимел, удивительно.

Владимир скривился, стыд горячей волной ударил в лицо. Хотя чего стыдиться, если тогда было в новинку? Он тогда был тем, кто еще карабкался к вершине.

А Тавр сказал уже серьезнее:

– Не один ты бился головой в эту же стену. Кто кидался в излишества, как Сарданапал, кто стихи под лиру вроде Нерона, а другие шли вовсе воевать весь мир: Александр, Цезарь, Оттон…

Владимир отмахнулся:

– А что толку? Разлетелись империи, как одуванчики… Оттон только что такую глыбу сотворил, а уже пошла трескаться! Нет, и это не то.

– Гм… А что то?

– Если бы знал. Для того и позвал тебя. Ты что-нибудь сморозишь, я возражу, глядишь, и придумается что-то дельное. Так что говори, чем занимались великие правители.

Тавр не обиделся, пожал плечами:

– Кто не спивался, тот либо завоевывал еще… пока рога не обламывали, либо укреплял границы захваченного. Еще искали выходы к дальним странам, прокладывали новые караванные пути… Строили большие корабли для поиска новых земель… Снимали свое племя с места и уходили за тридевять земель, как угры или болгары, чтобы на новом месте жить по-новому…

Владимир нетерпеливо стукнул в гонг. Резкий звук пронесся по комнате, выплыл в коридор и надолго повис там, словно огромный шмель с медными крыльями.

Явился заспанный Сувор, с ним вошел запах горячей кавы с цветочным медом.

– Это все рост вширь, – сказал Владимир напряженно. – А бывает рост вглубь?

– Это как? Чтобы бабы плодили без остановки? Если не будет усобиц, мора, бескормицы… Но тогда земля от тесноты переполнится!

– Не то… Я могу набрать в дружину еще сто тысяч человек, а могу и эту обучить и вооружить лучше. Понял? Так и страна моя. Что толку огнем и кровью строить империю, ежели все одно развалится? А вот как для своей отчизны сделать что-то такое, чтобы не исчезла, как другие народы. Напротив, чтобы возвысилась?

Не глядя, он поймал чашу с кавой. Тавр вздохнул и взял другую. Хорошо, успел пару часов соснуть. Трудно быть правой рукой князя!

Владимир рывком отодвинул стопку книг, встал, потянулся. Суставы захрустели, голова закружилась от долгого сидения за столом. В глазах на миг стало темно, застоявшаяся кровь отхлынула чересчур резко, даже в ушах тонко-тонко запели невидимые комары.