Юрий Никитин - Князь Владимир

– Вот спасибо, – пробормотал Владимир. – А если не признаемся?

– Тогда на низком, – пояснил страж любезно, – чтобы скрести землю ногами долго!

– Признаюсь, – воскликнул Владимир. – Двое грабителей влезли ночью и пытались нас зарезать! Мы едва сумели спасти свою жизнь…

– Лишив жизни их самих, – кивнул страж. – Но здесь что-то не вяжется. На этом постоялом дворе есть богатые торговцы, знатные люди. Этериоты все ж не настолько богаты, чтобы так рисковать. А защищаются они лучше купцов…

Он кивнул одному из стражей. Тот исчез, вскоре вернулся с расстроенным Олафом.

– Все верно, – подтвердил страж. – Там еще один труп и голова того, что выпал из их окна.

Их крепко подхватили под локти. Владимир кивнул Олафу, чтобы не противился. Под взглядами зевак их препроводили в городскую тюрьму. Олаф зябко передергивал плечами. Глядя на его лицо, Владимир подумал, что отважного викинга волнует не столько тюрьма, сколько внезапный провал в памяти.

Их привели прямо к префекту городка. Тот выслушал стража, сказал, пристально глядя на ипаспистов:

– Как вы объясните, что напали именно на вас? Других не тронули! Там были и побогаче. Намного богаче.

Владимир сказал лицемерно:

– Напились, наверное. Здесь жрут вино как свиньи, от вина все беды. Зря здесь не приняли веру Мухаммеда. Вот и перепутали окна.

Олаф съежился, выглядел совсем несчастным. Префект кивнул:

– Перепутали окна? Но рядом богатых купцов не было. Разве что на другой стороне дома!

– Когда человек пьян, – возразил Владимир, он бросил взгляд на жалобного друга, – то с ним и не то еще может случиться! Верно, Олаф?

Олаф вздрогнул, сказал жалким голосом:

– Да-да, всякое…

Префект хлопнул ладонью по столу:

– К сожалению, я должен вас арестовать. До выяснения всех обстоятельств. Возможно, это были в самом деле неопытные грабители. Но здесь могло быть нечто иное… Вплоть до заговора против Божественной особы базилевса!

Олаф сидел, свесив голову едва ли не до коленей. Владимир сказал быстро:

– Вы правы. Все надо выяснить. Я хочу помочь вам узнать как можно быстрее. Вы оставьте здесь моего друга, в залог, а я пойду в город и попытаюсь тоже что-то узнать. Получится у меня или не получится, к вечеру я вернусь.

Префект смотрел пристально, в голосе было недоверие:

– А откуда я знаю, что ты не сбежишь?

Владимир сделал вид, что обиделся:

– И оставлю друга? Не говоря уже о том, что ипасписты так не поступают, но он все равно отсюда вскоре выйдет… и что тогда мне скажет?

Префект подумал, кивнул:

– Последнее меня убеждает больше, чем уверения в благородстве наемных воинов. Я позволю тебе отлучиться до захода солнца. Если не вернешься, то… это будет признанием вины. И тогда я брошу твоего друга в самый жуткий застенок!

Олаф позеленел, пробормотал:

– А может быть, лучше посидишь ты, а я до вечера…

– Разоришь владельцев винных подвалов? – закончил за него Владимир.

Префект посмотрел на них внимательно, сказал со вздохом:

– Иди ты, черный… Сойдешь за грека. Да и яда в тебе больше. И хитрости.

– Это точно, – согласился Олаф, – и свинства! А уж коварства…

Владимир отступил, поднял руку в прощании, предупредил:

– Лучше бы отпустить и его! Он жрет как крокодил. Он разорит империю!

Олафа уже уводили два тюремщика. Один оглядел крупного викинга с головы до ног:

– Гм… Ну, разве что свиней нашего хозяина…

Олаф простонал, лицо его позеленело. Владимир крикнул вдогонку:

– И старайся не храпеть, как ты умеешь. Стены здесь ветхие.

– Я буду тыкать его копьем под ребра, – вызвался тюремщик услужливо. – Я ему вовсе не дам спать.

Он спросил у крестьян, собирающих плоды с деревьев, чей этот роскошный сад. Ему ответили, что это владения Могуты. Потом он встретил стадо коров, затем дорогу перегородило море овец – и опять же это все принадлежало Могуте. А когда вдали появился и начал увеличиваться в размерах роскошный и огромный дом, Владимир уже не сомневался, кто его владелец.

Роскошная вилла Могуты была обнесена невысоким забором. С седла был виден богатый сад. Широкие аллеи к дому были усажены по бокам цветами. Виднелся даже небольшой фонтан, вода из него бежала в овальный прудик, по краям выложенный мраморными плитами.

Владимир, не слезая с седла, постучал рукоятью меча в ворота. Ему пришлось стучать трижды, прежде чем послышались шаркающие шаги. Однако в окошке показался не старик, а молодой крепкий парень, но с ленивым грубым лицом.

– Чего лупишь, как баран в забор? – сказал он раздраженно.

– Мне нужен Могута, – ответил Владимир.

– Мало ли кому нужен, – проворчал парень. – Он никого не принимает.

– Сейчас?

– И сейчас, и вообще.

Он сделал движение закрыть окошко, но Владимир молниеносно просунул руку, схватил за горло, с силой ударил лицом о ворота. Тот отшатнулся и упал, а Владимир, торопливо пошарив в поисках засова, нащупал продолговатую железку, потащил в сторону. Звякнуло, он послал коня корпусом вперед, створки распахнулись.

Парень уже поднимался с земли. Он был еще крепче, чем Владимир определил через окошко, в глазах было обещание скорой смерти. Его рука метнулась к левому боку, к сабле. Владимир соскочил на землю, его кулак послал невежу снова на землю.

Тот пытался подняться, Владимир ударил сапогом в лицо. Тот падал и снова делал попытки встать, но тяжелые сапоги били, переворачивали в сухую горячую пыль, опрокидывали снова и снова, пока тот не завалился навзничь и не остался так, разбросав руки. Кровь текла изо рта, ноздрей и даже из ушей.

Владимир удовлетворенно бросил поводья на шею мраморной статуи, взбежал на крыльцо и ногой распахнул дверь. В коридоре попались служанки, с визгом разбежались. Он пошел быстро во внутренние покои. Из дверей по коридору выглядывали испуганные лица.

Дальняя дверь была роскошнее других. Он отпихнул еще одного, дурень сунулся с вопросами, ногой распахнул дверь.

В большой зале было влажно, в дальнем углу в полу был небольшой бассейн. Крупный мужчина возлежал на волнах лениво, забросив руки на мраморные края. Обнаженная юная девушка разминала ему голени, еще одна торопливо растирала в медной ступке ароматические зерна.

На грохот двери оглянулись в испуге. Мужчина повернул голову, лицо было грозное, свирепое, раскрасневшееся от горячей воды. Лев и в старости лев, а шакал и в молодости шакал, подумал Владимир невольно. Могута стал ромеем больше, чем настоящие ромеи. Даже не ромеи, а римляне, что обожали возлежать на пирах и в римских банях в окружении толпы рабов и рабынь.

– Кто таков? – спросил Могута люто. Голос его был под стать имени, в нем не осталось и следа от славянского выговора.