Леонид Гиршович - Тайное имя — ЙХВХ

— Ты согласна?

Прежде бравшая его грудью на абордаж, она отстранилась.

— Я уже познана. Ты сефард, как ты можешь взять меня такую?

— Но ты согласна?

— Садись и выслушай.

— Нет, ответь, ты согласна стать моей женой?

— Это не имеет никакого значения. Сперва выслушай. Породниться с Аронсонами это честь. Для меня наша семья превыше всего — наша семья и Эрец Исраэль. Мой отец — Лаван, ты — Яков. Выкупи меня. Кто бы ни стал моим мужем, он должен заплатить могар. Так всегда было на этой земле.

Хаим растерялся. Шутка? Но Сарра шутить не умеет. Веселиться — да, шутить — нет.

— А жених Ривки?

— Он свое заплатит, не беспокойся.

Хаим ждет, что она все же засмеется: она его разыгрывала. Он готов подыграть ей.

— Яков отрабатывал у Лавана за двух сестер.

— Если вздумаешь наняться батраком, то тебе всей жизни не хватит даже одну меня выкупить.

Сарра говорила с пугающей серьезностью, больше того — убедительностью:

— Заплати отцу могар и забирай меня. Ты хвастаешься, что пожертвовал пять тысяч гурушей «Маккавеям». (Хаим уже не стал поправлять.) Но Маккавеи это мы, это воины, а не спортсмены. Спортивные игры это для древних греков и для студентов университета. Никто не побежит наперегонки после целого дня в поле. По какому праву вы зовете себя Маккавеями? Из тщеславия ты выбросил пять тысяч псу под хвост, Хаим, из голого тщеславия!

Это походило на сон, на фантасмагорию — и чем дальше, тем необратимей. Ведь правда же! Сарра не садовая скамейка и не спортивная зала, где на табличке гравируют имя жертвователя. Если б он и заплатил за Сарру, то «абсолю дискресьон», чтоб не сделаться посмешищем.

— Отцу принадлежит доля в Обществе мелкого кредита. Внеси деньги и бери меня в жены.

— Сколько? — спросил Хаим с бьющимся сердцем.

— Пять тысяч золотых талеров.

Это пятьдесят тысяч… Заминка, едва, впрочем, различимая.

— И ты переедешь ко мне в Константинополь?

— Твоя кровать — моя кровать, а где ты ее поставишь — твое дело.

Сарра «оделася броней» — не подступиться, глазами не встретиться. Умеет отводить взгляд, когда… когда что? Правильно, невесте не подобает вести себя нескромно. А не невесте, значит, можно?

Александр (входит):

— Мир.

— И благословение, — отвечала Сарра. Это прозвучало, как пароль и отзыв: «Шалом — уврах а ».

— Ты хотел со мной говорить?

Брату ответила сестра:

— Да, но не о том, о чем я тебе сказала. Он будет говорить о другом, со всеми нами, Аронсонами, и прежде всего с отцом.

— It is interesting, — сказал Александр на языке, которому так и не выучился, в отличие от Шмуэля, не спешившего покидать Пенсильванию, — а уж какой магнит его там удерживает, можно лишь гадать: страна безграничных магнитов лежала за океаном.

У глухого просят руки дочери при помощи иерихонской трубы. Сумму выкупа Хаим написал прописью, как в расписке. Эфраим-Фишель поднес к глазам бумагу и кивнул:

— Эфраим Аронсон еще увидит свадьбу ваших детей… Я еще приеду к вам в Бухарест.

Перед домом в Зихрон-Якове. Арон стоит, ниже (слева направо): Александр, Цви, Хаим Авраам, Эфраим-Фишель. Женщины: Ривка и Сарра

Арона не было при этом. На своем агроучастке в Атлите он проводил опыты над праматерью всех злаков — дикой пшеницей, открытием которой агробиология была обязана ему, Арону Аронсону. Стоял вопрос: возможно ли вывести сорта, устойчивые к нашествию саранчи? Будучи убежденным противником опрыскивания полей химикатами, Арон следовал жизненному правилу своего отца: давай жить другим, тогда и тебе дадут. Джемаль-паша находил это мудрым. И хотя до сих пор заключить соглашение с саранчой никому не удавалось, они не сдавались — верховный сардарь и еврейский агроном. Перекапывать и только перекапывать, другого пути нет (то же, что продолжать переговоры, которым, как известно, нет альтернативы — и да погибнет урожай, а с ним турецкая армия).

Хаим несколько раз ловил на себе взгляды исподлобья. Ладно б того парня, с которым Арон накануне шептался, но и Александра — предводителя гидеонов.

— Всякий брат при сестре своей — ангел с мечом, — объяснила Сарра. — Ты его обезоружил, вот он и ревнует. Он и Ривку ревнует. С Авшаломом рогами, как два каменных козла, сшибаются.

Хаим и сам слышал, что Александр говорил будущему зятю, трепля холку его коня: «Тебе, Авшалом, мул больше подходит» [11] Во второй Книге Царств (Второй Шмуэля) описывается гибель мятежного царевича Авшалома: «Он был на муле. Когда мул вбежал с ним под ветви большого дуба, то запутался Авессалом волосами своими в ветвях и повис между небом и землей, а мул убежал». .

— А кто этот Авшалом? Он по-французски недурно болтает, — турецкие сефарды, ходившие во французские школы «пар экселянс», почитали владение французским своей привилегией.

— Жил во Франции. Сейчас помогает Арону в Атлите.

Через день он уже покачивался на диване под стук колес. Снаружи обезвоженная равнина в солончаковых проплешинах — центральная Анатолия. Равнина убегала назад, никуда не деваясь. Иногда окно застилал паровозный дым. Предстоявший разговор с матерью портил настроение. Но перина роз, но благоуханный Казанлык счастья этого стоили. Как три трюма сыромятины стоили Сарры Аронсон. «Товар ценится согласно цене» — таков неудобопроизносимый закон рынка. Есть неписаные законы, а есть неудобопроизносимые — не только в связи с падежными окончаниями. Чем «Гарем султана» лучше «Старой Басры»? Лишь тем, что шампанское там дороже, хотя в «Старой Басре» оно, может, и слаще.

Почему с Саррой все так обернулось — жопой! жопой! жопой! Которой крутят в «Гареме султана» — под прозрачной кисеей. «Кись-кись-кись мир ин арш» — говорит румынская еврейка, не правда ль? Когда б знали, какой калым уплачен, он же могар, сразу б ахнули: ну и Сарру себе привез! Нашим саррам, которые еще за себя приплачивают, именуя это приданым, до Сарры Аронсон, как от Константинополя до Хайфы — два дня езды. Но могар (магарыч) «абсолю дискресьон», фирменная этикетка спорота. Оттого Сарра Аронсон всем кажется вульгарней паровоза. И одевается будто из деревни, до которой два дня ехать. И сама — ни кожи ни рожи.

«Должно быть, три баржи приданого за ней. Будет обидно, если по пути им повстречается английский эсминец». О злые языки! О завистливые глаза! А ты из ложного стыда помалкиваешь, сколько дал за нее. Про спортзалу трубишь, а на жену потратиться стыдно?

А умывается, не поверите — простым мылом. Нет чтоб на ночь взять масел на ладонь (рассказывала служившая у них болгарка Радка). Розовое масло из Казанлыка нам не по носу: благоухает турецким гаремом. Нам по носу березовый деготь…