Вера Морозова - Привлеченная к дознанию...

В дверь зазвонили. Голубева поспешила в прихожую. Респектабельный господин в дорогой енотовой шубе снял цилиндр, протянул руку Марии Петровне. Положив на зеркальный столик мягкие замшевые перчатки, вошедший, не раздеваясь, прошел в столовую. Осмотревшись, неторопливо вынул из карманов бомбы и, скинув шубу, снял жилет с динамитом.

— Ну как успехи, Мария Петровна? — спросил он мягким голосом, проведя холеной рукой по усикам.

— Хорошо. — Мария Петровна достала синюю книжечку и подсела к Буренину. — Вот полный отчет — бомбы, револьверы, винтовки, динамит...

Буренин, пощипывая усики, углубился в записи. Взяв карандаш, начал быстро делать пометки. На высоком лбу обозначились морщины. Тонкое красивое лицо с аккуратными усиками и бородкой стало настороженным. Черный костюм оттенял белую до синевы манишку с высоким стоячим воротником и широким галстуком.

Судьба Буренина всегда интересовала Марию Петровну: Буренин, богач, входил в боевую группу при ЦК РСДРП. К революции он примкнул в дни студенческих волнений. У Казанского собора полиция разгоняла демонстрантов. Буренин стоял в толпе, наблюдал. Начавшееся избиение студентов его возмутило. Предложил приставу визитную карточку, уверенный, что последует разбирательство, в котором он желал выступить свидетелем. Но пристав присоединил его к арестованным. Так Буренин оказался в полицейской части. Родные переслали ему фотоаппарат в ветчинном окороке — Буренин делал снимки арестованных, заводил знакомства. Знатные родственники хлопотали, и Буренина выпустили на свободу. Но увиденное не давало покоя. Знакомство с Еленой Дмитриевной Стасовой помогло прийти в партию, начать работу в боевой группе. Имение его матери, влиятельной в придворных кругах, расположено было на границе с Финляндией по Кексгольмскому тракту. Через это имение он и наладил доставку оружия. Потянулись подводы в Петербург — Буренин перевозил «библиотеку» в городской дом. Под книгами лежали винтовки, ящики с патронами, динамит. Потом заскрипели возы с картофелем, а под картофелем все тот же груз. Фешенебельная квартира на Рузовской, занимаемая его матерью, служила пристанищем многих...

— Что ж, дела не плохи! — Буренин удовлетворенно возвратил Марии Петровне синюю книжечку. — Только осторожность и еще раз осторожность, иначе взлетите на воздух и весь квартал за собой поднимете.

— В общем-то я спокойна: самоделок нет, а это главное. — Мария Петровна придвинула стакан чаю и с мягкой улыбкой заметила: — «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю».

— Конечно... Конечно...— Буренин, позванивая ложечкой, размешивал сахар. — Самоделки... Гм... Самое страшное. Как-то мне пришлось стать обладателем трех таких самодельных бомб. Доверия они мне не внушали — внутри что- то дребезжало, тряслось, держать дома их побоялся. Приказал запрячь лихача и поехал в академию к нашим военным специалистам проконсультироваться. На ухабах сани подпрыгивали, а бомбы — в кармане! К офицерам пробился с трудом — время позднее... Увидели офицеры бомбы, и лица вытянулись, а от гнева даже слов подходящих подобрать не могли сразу: «любительщина... безответственность...» и прочее, прочее. — Буренин покрутил головой. — Приказали мне убраться и немедленно уничтожить эти злосчастные бомбы.

— Уничтожили?

— Уничтожил, но с трудом: на Мойке стоял лед, утопить их не удалось... Вспомнить страшно, как по сонному городу метался с этим грузом.

Буренин посмеивался, говорил как о чем-то будничном, а Мария Петровна боязливо поводила плечами.

Опять звонок. На этот раз Эссен. Вошла раскрасневшаяся от мороза, смеющаяся, с лукавыми глазами. Роскошная. В модном капоре и меховой ротонде. Мария Петровна обрадовалась ей. Эссен, поздоровавшись с Бурениным, сняла ротонду, и опять Мария Петровна развязывала ремни на винтовках.

— Смех и грех, Машенька! — Эссен вынула из муфты надушенный платок. — Обложили меня винтовками, и поплыла я павой по Васильевскому острову. Иду неторопливо. Проверяюсь, останавливаясь у витрин. Со мной знакомый товарищ с револьверами. Как обычно, мы попеременно пропускали друг друга вперед на несколько шагов. Смотрю, на бедняжке лица нет. Оказывается, у меня отвязалась веревка и тащится по снегу.

Мария Петровна всплеснула руками. Буренин поднял голову и застыл. Только Эссен откинулась на диван и смеялась так заразительно, что плечи вздрагивали. Она несколько раз пыталась продолжить рассказ, но не могла. Хохотала. Мария Петровна возмутилась:

— Нашла время... Пустосмешка!

— Тянется веревка, тя-нет-ся... Что делать?! Каждую минуту городовой мог заметить. И тут произошло самое смешное. — Эссен опять закатилась звонким смехом, встряхивая волнистыми волосами. — Надумали прокатиться на конке: я поднимаюсь на империал, а товарищ тем временем подвязывала веревочку!

— Ну, надумали! Товарищ-то с оружием! — Мария Петровна не могла скрыть тревогу.

— В том-то и фокус — курсистка не могла нагнуться, поэтому я и полезла на империал! — Эссен уже не смеялась, подошла к Марии Петровне, обняла ее. — Право, ты зря волнуешься... Все обошлось!

— Обошлось?! А завтра?!

— На завтра — сама осторожность! — Серые глаза Эссен с такой искренностью смотрели на Марию Петровну, что та, рассмеявшись, недоверчиво махнула рукой.

— Скоро пять. Пора и комитетчикам собраться! — Буренин вынул хронометр из бокового кармана, завел не спеша.

— Комитетчики-то придут. Вся загвоздка в совете... Меньшевики там окопались и решения о восстании принимать не хотят. — Мария Петровна углубилась в подсчеты. — Кидают палки в колеса, болтовней занимаются, а Ленин ждет восстания!

— «Я с ужасом, ей-богу, с ужасом вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали! А говорят ученейшие люди... Идите к молодежи, господа! Вот одно-единственное, всеспасающее средство. Иначе, ей-богу, вы опоздаете (я это по всему вижу) и окажетесь с «учеными» записками, планами, чертежами, схемами, великолепными рецептами, но без организации, без живого дела...» — таков Ильич. — Эссен скрестила руки и уверенно закончила: — Он прав в своем беспокойстве.

Петербург бежал знакомыми улицами и площадями. Падал снег. Редкий. Пушистый. Побагровевшее от мороза солнце повисло над Адмиралтейством, зацепившись за золотую иглу. Крупные снежинки расползались по холодному граниту набережной. Сверкал матовыми шарами Троицкий мост.

Мария Петровна протерла замерзшие стекла очков. Лицо ее скрывал лисий воротник. Поправила платок, повязанный поверх меховой шапочки, огляделась по сторонам. Лихач повернул на Невский: модные магазины, толпы зевак у магазина Мюра и Мерилиза, живые манекены в зеркальных витринах.