Вера Морозова - Привлеченная к дознанию...

В Брюсселе провели лишь несколько заседаний. Бельгийская полиция боялась русских революционеров. Одной из первых выслали из страны Землячку.

Съезд перенесли в Лондон. Дожди и туманы не доставили Землячке радости. Но зато ей нравилось бродить по тихим лондонским улицам, забираться в двухэтажные омнибусы, заходить в Гайд-парк и сидеть в чистеньких скверах с подстриженными деревьями.

Главная битва, как и предвидел Ильич, завязалась с Мартовым. Ильич похудел и осунулся. Однажды в перерыве между заседаниями Землячка подошла к Владимиру Ильичу. Он стоял у открытого окна, жадно дышал свежим воздухом. Кто-то из меньшевиков, болезненно кривя рот, надсадно говорил:

— Что за атмосфера на съезде! Ожесточенная борьба! Нападки друг на друга! Резкости!..

Владимир Ильич вдруг взглянул на него с веселой иронией:

— Да что вы! Полноте! Съезд идет отлично! Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны честно и прямо, без обиняков. Оттенки обрисовались. Группы наметились. Руки подняты. Решения приняты. Чего же еще? Теперь — вперед! Вот это, я понимаю, жизнь!

Лицо Владимира Ильича освещало солнце, глаза чуть прищурены и устремлены вдаль..

С венками из заиндевелой хвои стояли окрестные мужики. На жгучем морозе, с непокрытыми головами. И неподвижны делегаты Всероссийского съезда. Красный гроб закрыли стеклянной крышкой. Падал снег. Плакала вьюга...

Калинин, Буденный первыми надели на себя лямки и понесли гроб. Пять верст на руках несли гроб Ленина...

Метель разыгрывалась все пуще. Впереди на розвальнях ехал крестьянин. Он бросал на дорогу еловые ветки. Вдоль всей дороги, от Горок до полустанка, стояли бабы и мужики, старцы и ребятишки...

Тяжело вздохнул паровоз... Траурный поезд медленно, среди звенящей тишины оставил полустанок. И опять застучали колеса...

Рядом с Землячкой запричитала женщина в заштопанном полушалке, плакала громко, по-крестьянски, навзрыд.

Землячка незряче смотрела на нее. А колеса стучали, стучали...

Вот так же стучали колеса двадцать лет назад в августе 1904 года, когда она опять ехала к Ильичу в Женеву.

Скорый из Берлина подходил к перрону. Землячка стояла в тамбуре. Лязгнули буферные тарелки, мелькнули круглые станционные часы, деревянные кадушки с вечнозелеными лаврами...

Был ранний час, и она раздумывала, прилично ли вваливаться к Ильичам сразу с вокзала или, может, обождать. Так ничего и не решив, побрела по какой-то тенистой улице, но потом повернула к ближайшей трамвайной остановке.

Розалия Самойловна сильно волновалась и даже, признаться, побаивалась предстоящего разговора с Ильичем. Тяжелые времена наступили после съезда. Меньшевики стремились захватить руководящие партийные органы, отстранив ленинцев. Землячке стало так трудно, что она вышла из Центрального Комитета — сил не хватило. Шаг, к несчастью, самовольный...

Вот она и тревожилась, как Ильич отнесется к ее поступку. Правда, она долго и мучительно ругалась с «примиренцами», но ведь так и недоругалась. А меньшевики совсем распоясались. Даже Ильича принудили выйти из редколлегии «Искры». Подумать страшно: «Искра» стала меньшевистской!

В прошлый приезд она побывала в экспедиции «Искры». Готовили очередную партию. Провалилось уже несколько агентов на границе. Эту партию готовили для отправки морем. Надежда Константиновна горячим утюгом проглаживала четвертушки газет, плотно паковала их и обшивала водонепроницаемой материей. Работа тяжелая, кропотливая. Но Землячка до сих пор не может забыть счастливого лица Крупской: газета шла в Россию...

А теперь?.. Что делать?

Землячка вышла из трамвая на полдороге. Глянула на часы. Рано, очень рано. Она присела на скамью в скверике, решила повременить. На велосипеде проехал трубочист с металлической щеткой на шее. «Как герой сказок Андерсена», — подумала она и вновь глянула на часы. Нет, ждать решительно невмоготу. Она подхватила чемодан и опять зашагала к трамвайной остановке. Вагон почти пустой. В зеркальных окнах замелькали улицы, дома, скверы... Но вот уже появились рабочие в синих блузах, мелкие торговцы, крестьяне с тяжелыми плетеными корзинами.

— Rue de Davide, — объявил кондуктор с потертой кожаной сумкой.

Землячка вышла.

В маленькой кухоньке она встретила мать Надежды Константиновны. Елизавета Васильевна собиралась на рынок, но, увидев гостью, отложила свою корзинку и принялась варить кофе.

А вскоре уже гостья оказалась в небольшой комнатке Ильича. Железную кровать покрывал плед. У раскрытого окна — письменный стол с книгами, журналами и газетами.

— У окна сидеть не опасаетесь? — спросил Владимир Ильич с обычной предупредительностью. — Час ранний, недолго простудиться. Да и ветерок свежий с озера. Пожалуй, лучше закрыть, а?

Землячка горько усмехнулась:

— Нет, свежего ветра я не боюсь. А вот меньшевиков и «примиренцев»...

Ильич внимательно на нее взглянул. И, помолчав, сказал решительно:

— Нуте, выкладывайте все, что есть!

Многое накипело на сердце у Розалии Самойловны за эти месяцы. Она говорила быстро, сбивчиво, но Владимир Ильич не прерывал ее.

— Не смогла я, Владимир Ильич, ужиться в ЦК. Работать с «примиренцами»? Невозможно. Васильева арестовали, Зверева арестовали, а они воспользовались и фактически захватили ЦК. Обстановка невыносимая, предельно напряженная. Быть с меньшевиками в одних организациях?! Нет и нет!! В партии назревает кризис...

Владимир Ильич выслушал ее и негромко сказал:

— Интриганству меньшевиков можно только удивляться. Вот один из образчиков. — Он остановился около стола, покопался в бумагах и протянул Землячке письмо. — Полюбуйтесь.

Розалия Самойловна быстро пробежала глазами:

«Итак, первая бомба отлита, и — с божьей помощью — Ленин взлетит на воздух. Я придал бы очень большое значение тому, чтобы был выработан общий план кампании против Ленина, — взрывать его, так взрывать до конца, методически и планомерно... Как бить Ленина, вот вопрос».

Землячка побледнела от возмущения. Владимир Ильич посмотрел на нее и твердо закончил:

— У нас есть лишь один выход: немедленный созыв съезда. И никакие уловки, никакая старчески-озлобленная ругань не спасет меньшевиков.

В этот раз она совсем недолго пробыла в Женеве. Зато почти ежедневно виделась с Ильичем. В Женеве собралась тогда довольно большая группа друзей-единомышленников, с которыми в условиях России и встретиться не так просто. Днем работали, а вечерами собирались в столовой у Лепешинских. Кто-то играл на скрипке. И тогда шумная столовая затихала. Она вспоминала с Красиковым Екатеринослав и свое бегство. Сражалась с Гусевым в шахматы. А главное — слушала Ильича.

Гусев становился у старенького пианино, взятого напрокат, и, запрокинув голову, пел сочным баритоном. Как Ильич любил Глинку, как заслушивался он песнями про раздольную Волгу, про удалого Стеньку Разина, про бескрайнюю степь!