Сергей Булыга - Тень Серебряной горы

– Далеко ездить спрашивать, – ответил Илэлэк. – Пусть лучше будет так, как было раньше.

Капитан подумал и сказал:

– И сынишку твоего я отпущу тогда.

– Нет, пусть лучше ещё немного посидит, – уже в сердцах ответил Илэлэк.

Тогда и капитан в сердцах продолжил:

– Ну, это тебе решать. Да и сидит он хорошо, Степанида его балует. В Якутске букварь заказала. Научится читать, писать, и мы его окрестим, был Валтя, станет Митрофан, поставим вместо тебя, с ним будет легче сговориться!

– А чего со мной сговариваться? – с улыбкой ответил Илэлэк. – Да и я к тому времени давно уже к Остроголовому старику перееду и мешать вам оттуда не стану. А сейчас ты погоди пока.

Тут он оглянулся, увидел Подолчу, своего посыльного, и протянул к нему руку. Подолча подал ему мешок. Мешок был не завязанный, Илэлэк сразу полез в него и вытащил оттуда шкуру – опять конечно же чёрной лисы, – и протянул её капитану. Капитан стоял, не шевелясь, не знал, что делать.

– Бери, бери! – сказал Илэлэк, улыбаясь. – Отдай своей хозяйке. Скажи, Илэлэк-тойон ей кланяется. Не для себя берёшь. Бери!

Капитан взял шкуру. А Илэлэк развернулся и быстро пошёл к своим нартам. Вокруг них стояли юкагиры с копьями. Илэлэк им что-то приказал, они стали разбегаться, каждый к своим нартам. А Илэлэк сел в свои, развалился, крикнул собакам что-то резкое, визгливое – и те сразу, с места, понесли. И тут же, вслед за Илэлэком, в ворота проскакал Подолча на дарёных нартах, а за Подолчей и все остальные юкагиры. Или, подумал капитан, вадулы. Или как?

И тут сзади вдруг послышалось:

– Какая красота!

Капитан обернулся. К нему подходил Шалауров.

– Какая красота! – снова сказал он, глядя на лисью шкуру. И прибавил: – Даю тридцать рублей.

– Не могу, – ответил капитан. – Дарёная.

– Я бы и сам не продавал, – продолжил Шалауров. – У нас это большая диковина. А на Копаевом острове этих чёрных лисиц как у нас рыжих. Это Илэлэк и взял эту оттуда, выменял. Надо бы его поспрашивать. Может, они туда дорогу знают. А что! Это же они только так говорят, что у них с чукчами вражда, а на самом деле что одни, что другие, разницы немного. Вот я…

Но капитан его уже не слушал. Он смотрел на Степаниду, которая стояла на крыльце. Капитан подошёл к ней и накинул ей лису на плечи. Степанида радостно заулыбалась.

– Как царица! – послышался из толпы неравнодушный бабий голос.

А дальше капитан слушать не стал, взял Степаниду под руку и увёл в дом.

И больше в тот день уже ничего особенного не случалось, а, как всегда, у капитана сошлись гости, а это Шалауров, адъюнкт и Черепухин со своей, и Хрипунов со своей. Черепухинскую звали Евдокией, хрипуновскую Варварой. Закуски были славные, выпивка тоже. И разговор вначале был дружный, приличный, адъюнкт рассказывал про то, что такое французские вина и как их правильно пить, потом про то, что сейчас модно носить в Париже, какие там моды. Ну и, само собой, заговорили о чёрной лисе. Да и как было смолчать, когда Степанида её не снимала, а так и сидела в ней, запахнувшись как в шаль, а черепухинская и хрипуновская с неё глаз не сводили. Вот адъюнкт, чтобы отвлечь их, и сказал, что это только у нас такая редкость чёрные лисы, а в других державах только чёрные и водятся.

– В каких? – сразу спросил Шалауров.

– А вот хоть в Испанской Калифорнии, – сказал адъюнкт. – И, может, они там водятся и дальше к северу, то есть ближе к нашим владениям, к Камчатке, но те места нами ещё не изучены. Хотя кое-какие попытки мы там делаем. Я уже не говорю о господине Беринге, а вот взять даже лейтенанта Лаптева, коего мы все здесь ожидаем этим летом. Ведь если сказанный Лаптев пройдёт, как ему было велено, мимо нас и дальше вдоль нашего берега, а дальше вдоль чукотского, и, обогнув Азию, приблизится к Америке…

– И что? – бесцеремонно перебил его Шалауров. – Он поплывёт к Калифорнии, что ли? Да если он здесь через льды пробьётся, то, мимо Чукотского носа, он доплывёт прямо до Копаева острова, чукчи часто туда плавают, говорят, это близко, за один день доплывают на байдаре, это если летом, а зимой один день на оленях едут, и там тебе этих чёрных лис как у нас белых зайцев!

Адъюнкт хмыкнул и сказал:

– Как интересно! И как жаль, что вы, любезный, прозябаете в этой глуши, когда вполне могли бы блистать в столице, читать нам, неразумным, лекции…

– Ладно, ладно! – снова перебил его Шалауров. – А вот ты, братец мой, лучше скажи, почему, если мы такие тёмные и неразумные…

Ну и так далее. То есть они схватились не на шутку. А тут ещё не удержался Черепухин и тоже сказал, что думает. Потом сказал Хрипунов, потом опять Шалауров, уже со всей злостью…

И застолье кончилось тем, что гости вышли из-за стола много раньше обычного. И если бы не илэлэков дар, то Степанида сильно бы расстроилась, а так она после весь вечер просидела с зеркальцем, всё на себя смотрелась. И даже после ночью… Да. Но об этом в другой раз.

Назавтра, второго мая, в понедельник, сразу после поднятия прапора, капитан пошёл в съезжую. Но адъюнкта там уже не было – сказали, что он отбыл на полевую практику, в земле копаться. Ну и ладно, подумал капитан и первым делом проверил, заперт ли казённый сундук, а после взял ясачную тетрадь, записал туда, на память, илэлэков ясак…

И так и задумался, сидел, смотрел на сундук и думал о разном.

Пришёл Шалауров. Капитан сел прямо, строго, и спросил, хорошо ли идут дела на пристани. На что Шалауров весело ответил, что а чего им идти плохо, Софрон Лукьянович своё дело знает – и тут же уже сам спросил, правда ли то, что, как люди болтают, у Илэлэка в ясаке были ещё три чёрные лисы.

– Да, это правда, – сказал капитан. – А что?

– А то, – ответил Шалауров, – что не нравится мне это. Где он мог взять их столько сразу?

– Свезло кому-то, – сказал капитан.

– Э! – нараспев ответил Шалауров. – Не свезло, а где-то выменял. И ты записал на него за каждую лису по пять соболей, а это пятнадцать рублей. Так?

– Так, – ответил капитан.

– А в Кяхте, – продолжал с улыбкой Шалауров, – за одну такую тебе дали бы все пятьдесят. И это не глядя! А глядя дали бы и сто.

– И что теперь? – сердито спросил капитан.

– А то, – сказал Шалауров, – что Пётр Андреевич, который до тебя здесь сиживал, был человек мягкий, душевный, с ним всегда можно было сговориться. Я бы дал ему пять соболей хороших, горных, а он дал бы мне эту лису.

– А я не дам, – ответил капитан.

– И я это знаю, – сказал Шалауров. – И это очень хорошо, что такие верные слуги как ты сторожат государынино добро. И хорошо, что Петра Андреевича отсюда попёрли. Не место ему было здесь! А песцов Илэлэк привозил?

– Нет, не привозил, – уже в сердцах ответил капитан. – Это я велел ему не привозить. Мне так из Якутска приказали.