Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Бела Сана выждал с минуту, вместе со всеми прислушиваясь к ночной тишине, затем с решительным видом встал. За ним встал Балог. Дежери их больше не удерживал. Когда они вышли во двор, пепельные предутренние сумерки уже возвещали о приближении рассвета. Возле крыльца стоял запряженный экипаж. Дежери вскочил на козлы, и они тронулись в путь. На соседнем хуторе запели петухи. Пронзительный петушиный крик резанул по кромке неба: на ней четко обозначилась розовая полоска. Стали просыпаться люди, раздался стук в чье-то окно. Должно быть, надсмотрщик будил батраков.

Хотя первые лучи солнца еще не выглянули из-за восточного края небосвода, заметно посветлело, будто каждая кочка, каждый бугорок, полузасохшее дерево, колодезный журавль, омет соломы служили скрытым источником света и, сбрасывая с себя темный покров, излучали поглощенные за день лучи. Один за другим возникали из темноты предметы, точно островки, всплывающие со дна моря после землетрясения. Утренний воздух был сухим, безросным, предвещая безветренный жаркий день.

Слипающимся от бессонной ночи и выпитого вина глазам сидевших в экипаже людей предстала унылая, безотрадная картина бесплодного, оголенного края, окутанного предрассветной дымкой. Мелькали выжженные солнцем пастбища, низины с белесыми пятнами солончаков, голые, бесплодные пашни и иссушенные кукурузные поля. На пастбищах пестрели сбившиеся в кучу на ночлег стада и табуны. Какая-то беспросветная, опустошающая душу тоска наложила печать на все окрест. И хотя было тепло, сидевшие в экипаже поеживались, словно озябли. С чего бы это?

И только Дежери восседал на козлах с бодрым видом, точно в его сияющих глазах пустынная, вымершая местность, обрызганная занимавшейся зарей, выглядела краем изобилия…

Когда они подъехали к берегу Тисы, на дамбе еще стоял ночной дозор — землекоп в меховой шапке, в сермяжных штанах, наблюдавший за большаком, ведущим в село. Балог и Бела Сана, попрощавшись с Дежери, поднялись на насыпь. Они долго всматривались вдаль, где в сизом предрассветном мареве обозначались очертания села. Приятели смотрели вслед умчавшемуся экипажу, постепенно исчезавшему в клубах дорожной пыли, как корабль в туманной морской дали. Пока Дежери не скрылся из виду, они словно зачарованные провожали взглядом человека, молодцевато восседавшего на козлах, осанка и поза которого дышали благородством. И чем дальше он удалялся, тем более вырастал в их глазах, возносясь чуть ли не до самого сизого неба.

Неожиданно из облака пыли вынырнул одинокий всадник. Он трусил мелкой рысцой по большаку, там, где дорога круто поворачивает к дамбе. Всадник посторонился, уступая дорогу экипажу… То был крестьянин в меховой шапке и сермяге, а под ним коренастая лошадь. Она тихонько трусила, будто увязала в дорожной пыли. За всадником, на востоке, уже занялся рассвет, брызнули первые рассеянные лучи восходящего солнца. Это был Баги. Он, должно быть, ехал в Сегед…

Внизу, по другую сторону насыпи, лагерь землекопов еще спал. Балог и Бела Сана молча спустились к бараку. Уже раздеваясь, Сана вдруг спросил:

— Ты влюблен в эту девушку, не так ли?

Лицо ошарашенного Балога побагровело, он изумленно уставился на приятеля.

— Откуда ты взял?

Сана, будто не расслышав вопроса, продолжал:

— И небось меня потащил туда не без задней мысли. Ждешь, что я выскажу о ней свое мнение?

— Какая ерунда…

— Ну что ж, пусть будет так. Но ведь девица-то по уши влюблена в Дежери. Только не в этом дело. Ты не обижайся, однако меня больше беспокоит, что ты не сумел поставить себя в этом доме. Тебе не мешало бы поучиться у Баги. Он-то знает, где его место — в людской. Даже если господа соизволяют пригласить за свой стол, он не сядет…

Разговор на этом закончился, они легли спать.

Балог не в состоянии был осмыслить до конца сказанное Саной. Лишь одна-единственная фраза не выходила у него из головы: «Но ведь девица-то по уши влюблена в Дежери…» Эта фраза неотступно сверлила мозг. Было ли это для него открытием? Нет. Сана лишь окончательно подтвердил его собственные догадки.

Там, за стеной барака, просыпался лагерь землекопов. Доносился скрип тачек, позвякивание и глухой стук заступов. Хмельной шум в голове Балога смешался с разноголосыми звуками просыпающегося дня. Сквозь сомкнутые веки Балог мысленно увидел предрассветное утро и дорогу, по которой мчался вдаль экипаж, а навстречу ему неторопливой трусцой ехал Баги. Он держал путь на Сегед…

Не прошло и двух недель, как сюда, на Харангошскую пустошь, начали перегонять скот, но и здесь поля стояли лысые, выгоревшие. Скот лизал голую землю. Под копытами грузных животных остатки засохшей травы превращались в пыль. Животные тыкались влажными мордами в потрескавшуюся землю, пытаясь ухватить эту жалкую труху. Фыркнет животное — и подымется пыль. Истекая слюной, всюду бродила голодная скотина. Быки, коровы, волы до того отощали, что, казалось, слышишь, как у них кости гремят, а шерсть стояла торчком, как у ощетинившейся кошки. Поистине все было как в старинной пастушьей песне:

Одно вызывало удивление: как это в низине посреди пустоши могло сохраниться маленькое болотце? Когда-то тут было небольшое озеро, поросшее осокой-ситником и камышом. Но нынешняя засуха словно сжала его железным обручем, оставив вместо озера лишь маленькое болотце, не больше гумна, на котором молотят хлеб. И все-таки здесь, посреди иссушенной, выжженной солнцем степи, была живительная влага, хотя и позеленевшая, затянутая водяным мхом, каким обычно в благоприятные годы зарастают заливные луга. Из глубоких колодцев, к которым водили стада на водопой, воду уже зачерпывали с трудом, но в этой низине засуха оказалась бессильной иссушить ее до конца. А всего лишь в каких-нибудь двух-трех шагах от болотистого берега высохший донный ил затвердел как камень и сплошь покрылся коркой соли. В солончаке зияли такие глубокие трещины, что скотина могла ноги переломать. Так бы оно наверняка и случилось, подпусти пастухи стада к берегу озера. Но они держались от него на почтительном расстоянии, обходили стороной. Никто не отваживался забредать в тростниковые заросли. Именно здесь, посреди заболоченного озера, притаился легендарный колодец с колоколом…

Старинные предания и легенды, передаваемые из поколения в поколение, эти туманные тени прошлого, вдруг окрасились в яркие цвета. Расплывчатые образы вновь четко, как в зеркале, отразились в воображении пастухов.