Эдвард Радзинский - Тайны Французской империи

ЮРОВСКИЙ. Грузовика по-прежнему нет.

МАРАТОВ. Приедет.

ЮРОВСКИЙ. Я звонил в Совет. Белобородов к телефону не подходит. Что это значит?

МАРАТОВ. Сказать? Это значит, что Белобородов к телефону не подходит.

ЮРОВСКИЙ. Команда нервничает, Маратов. Мы ждем полчаса. И начнем без грузовика.

МАРАТОВ. Ты стал плохо понимать, товарищ Яков. Белобородов приказал: начинать, только когда придет грузовик.

ЮРОВСКИЙ. Значит, правда, значит — опять ты?

Молчание.

ЮРОВСКИЙ. Мне позвонила Римма.

МАРАТОВ ( насмешливо ). Опять — раскрасавица Римма?

ЮРОВСКИЙ. На рассвете она выступала перед комсомольцами. Они отправлялись на фронт. И должен был прийти Белобородов, но вождь Красного Урала не пришел проводить на фронт молодых бойцов. Ей сказали, что все утро он совещался с тобой. Что ты еще затеял?

МАРАТОВ. Надо ждать грузовик.

ЮРОВСКИЙ. Послушай, сынок! Мы должны их расстрелять. Революция гибнет. От Тихого океана через всю Сибирь уже порушили нашу власть. Ярость и кровь. Римма на днях рассказала: французская Революция знала такие же страшные дни. Великая Революция погибала в огне интервенции и восстаний. И народ ответил: в городе Лионе взяли шестьдесят знатнейших юношей, в десяти метрах поставили пушки. И по связанным — палили, палили! В склеенную кровью, вопившую человеческую массу! И революционеры объявили: мы будем непрестанно убивать, мы прольем потоки нечистой крови. И они казнили короля и королеву! Они сумели ужаснуть врагов непреклонностью. И потому победили. И мы сейчас так же должны. Сынок! Кончились каникулы Революции. Казнь царской семьи должна встряхнуть ряды. Чтоб мы все знали: победа или смерть. Неужели ты, взявший имя Марата, не понимаешь?

МАРАТОВ. Еще как понимаю. Ведь это я рассказывал «про город Лион», выступая перед комсомольцами. От меня все это услышала раскрасавица Римма месяц назад.

ЮРОВСКИЙ. Неужели ты так изменился? Всего за месяц?

МАРАТОВ ( хрипло) . Надо ждать грузовик, товарищ Яков.

Молчание.

И давай о другом. Мне сказали, ты не успел эвакуировать мать? Я могу забрать ее в свой поезд? Что с ней сделают, когда сдадим город?

ЮРОВСКИЙ. А сколько других матерей наших товарищей остается в городе? Чем она лучше? Пойми: у меня нет моей матери и моего отца. Мой отец, моя мать и мой народ — это мировой пролетариат.

Шаги наверху.

Ходит… Ппять беспрерывно ходит.

МАРАТОВ. Да, не спят. Пойду наверх, послушаю, чего они там…

ЮРОВСКИЙ ( насмешливо ). Ага. И заодно покараулишь. Может, выйдет она…

МАРАТОВ. И заодно покараулю. Чтоб не взбрело кому в удалую голову пострелять семью раньше, чем придет грузовик за их трупами.

В комнате наверху: НИКИ и АЛИКС читают письма. У нее на коленях кипа писем. У него — жалкая кучка. Она упоенно читает куски писем.

НИКИ ( читает письмо ). «Как ты прекрасно придумала: каждый раз, уезжая на фронт, я нахожу в поезде на столике твое письмо… За окном темнота, но я слышу твой голос — и одиночество не так тревожно».

Аликс ( читает ). «Вот уже двадцать лет, как я — твоя, и каким блаженством были все эти годы… И вот — война! Мысль о чужих страданиях, пролитой крови терзает душу… Весь мир несет потери. Но должно же быть что-то хорошее из всего этого. И не напрасно все должны проливать кровь. Трудно постигнуть смысл жизни. Так надо, потерпи. Вот и все, что можно сказать. Как хочется вернуться к былым, спокойным дням. Но нам придется долго ждать..».

НИКИ ( читает ). «Я так счастлив был, проведя эти три дня дома, — может быть, ты это видела. Но я глуп и никогда не говорю то, что чувствую. Как это досадно — всегда быть так занятым и не иметь возможности посидеть вместе и побеседовать…. Старой парочке так редко удается побыть вместе».

АЛИКС. Ты опять едешь на фронт. «Одиночество грядущих ночей! С тобой уходит часть моей жизни — ведь мы с тобой одно. Плакать ходила в твою пустую спальню. Шлю тебе мои самые горячие пожелания к завтрашнему дню. Двадцать один год назад я стала твоею. И в первый раз за двадцать один год мы проводим этот день не вместе. Мой дорогой мальчик, какое счастье и какую любовь ты давал мне все эти годы. Ямечтаю, чтобы наши дети когда-нибудь были бы вот так же счастливы».

Боже мой, я совершенно не даю тебе читать! Твоя очередь, милый.

НИКИ ( читает ). «Спасибо за всю твою любовь… Право, не знаю, как бы я выдержал, если бы Богу не было угодно дать мне в жены и друзья — тебя».

Аликс ( читает ). «Я перечитываю твои письма обычно на ночь и стараюсь представить, что это со мной беседует мой любимый. Тоже не знаю, как бы я жила без тебя. Я не понимаю людей, и без тебя я ощущаю себя как в пустыне — в этом суетном мире. Люди слишком торопятся жить, ничтожные впечатления владеют ими, машины и деньги теперь управляют миром. Интересно, что будет по окончании этой великой войны? Наступит ли во всем возрождение — будут ли снова существовать идеалы… Так многое хочется узнать». «Сколько ты выстрадал за эти годы — ведь ты родился в день Иова Многострадального, детка моя».

Да, крест, возложенный на твои плечи, так нелегок. Я должна. Я хотела помочь нести его. Ты помнишь, я ездила в Новгород. И ходила к пророчице — к старице Марии Михайловне. ( Читает. ) «Я навестила ее в монастыре. Ей сто семь лет. И при этом она беспрестанно работает, шьет для каторжан и для солдат, притом без очков. У нее милое, тонкое лицо с прелестными молодыми глазами. Она благословила и поцеловала и сказала: «А ты, красавица, тяжелый крест примешь — не страшись». Она повторила это несколько раз».

Шум въехавшей во двор машины за окном.

АЛИКС. Слышишь?

НИКИ. Да, какая-то машина приехала.

АЛИКС. Как мы смешны старая влюбленная парочка! Продолжай же читать, мой Солнечный свет!

В подвальной комнате: ЮРОВСКИЙ и МАРАТОВ.

ЮРОВСКИЙ. Приехал!

МАРАТОВ. Приехал… Команда?

ЮРОВСКИЙ. В соседней комнате! Готовятся! Я раздал наганы, у меня будут кольт и маузер.

МАРАТОВ. Товарищ Надь?

ЮРОВСКИЙ. Прибыл. В грузовике. С комиссаром Ермаковым и Медведевым-Кудриным из ЧК. ( Торопливо ищет по карманам. ) Черт! Тебе не попадалась бумажка?

МАРАТОВ. Какая бумажка?

ЮРОВСКИЙ. Да приговор! Такая смятая бумажка. Вроде была в кармане… ( Шарит по карманам. ) Неужели в Совете оставил? Ладно, прочту им что-нибудь. Ну что — время будить?

МАРАТОВ. А нам — прощаться.

ЮРОВСКИЙ. Жаль — уезжаешь… Точнее, бежишь. Теперь ты не имеешь права напутствовать команду. Придется мне.

Открывает дверь, выходит. МАРАТОВ один — нервно ходит по комнате.

ГОЛОС ЮРОВСКОГО. Товарищи! Настал великий миг Революции! Сколько веков нам твердили: «Бог по образу Своего Небесного Единоначалия учредил на земле Царя земного. По образу Своего Царства Непреходящего поставил на земле Царя наследственного..». И мой отец, жалкий раб-еврей, молился царям Израиля… Все детство я с ненавистью слушал: Давид, Иосафат, Иезекия… И вот через несколько минут мы, люди разных народов, ликвидируем священных царей со всем их наследием. Нашими пулями освободившееся человечество отменяет Царей Небесных и Земных. Готовьтесь, товарищи!